СЕГОДНЯ ПЯТНИЦА Zulus

[Willy37]

СЕГОДНЯ ПЯТНИЦА
Zulus

– Сегодня пятница, долго не задерживайся, – сказал мне Шеф.
Да, я помнил. Пятница – день, когда «подбивают бабки» – в огромном доме Шефа раздают зарплату, отпускают в увольнение и наказывают тех, кто провинился.
И это самое интересное.
Став начальником службы безопасности у Шефа, я вдобавок ко всем обязанностям получил еще одну: определять и осуществлять наказание прислуги.
Наказания в его доме и раньше практиковались, но были бессистемны и неэффективны. Став (из простого водилы-телака), его правой рукой, я по его просьбе изложил свой взгляд на это дело. Шефу понравилось. Зарплата «челяди» намного увеличилась, а в договоре появился пункт о согласии с практикой телесных наказаний и отказе от всех претензий в случае чего.
Воровство и текучка почти прекратились; шпионаж (Шеф большими делами рулил) – тоже.

Вообще-то мне хватало моих гопников – бывших военных; я брал только спецназовцев, разведчиков и только лично воевавших. Причем – свежих. Не буду вдаваться в подробности, это моё ноу-хау, скажу только, что за год у меня составилась отличная армия вышколенных головорезов. Шефу завидовали все известные дельцы-деловары; ребят пытались переманить, перекупить, а уж ко мне предложения так и сыпались, подкрепленные мешками денег...
Я секрета не выдавал, был верен Шефу. За это он мне и ребятам очень хорошо платил....
Надзор за домашней прислугой осуществляла то ли полячка, то ли чешка по имени Ванда. Экономная, строгая, рациональная до паранойи и ненавидевшая всех, кто не ее нации. Женщины из обслуги боялись и ненавидели этого «капрала в юбке».
Ванду наказывал я сам, чтобы не расслаблялась.

Итак, в пятницу все работники, получив запечатанные конверты с деньгами, разбредались по своим углам. Кому-то завтра работать, кого-то повезут в город (дом Шефа был за городом, я посоветовал ему выбрать уединенную резиденцию, чтоб легче предотвращать нападения). Те же, у кого на конверте стояла красная пометка (согласно списку Ванды), должны были к семи часам явиться в подвал, бывшую бильярдную, на экзекуцию.
Надо ли говорить, что кроме кодлы охраны, весь штат прислуги состоял из женщин...

Вечером в «бильярдной» было тесно. Четыре «пациентки», я, Ванда и еще одна повариха Шура – женщина гренадерского телосложения. Чтобы не возникало всяких романов и других «неуставных» отношений, я не разрешал своим опричникам присутствовать при наказаниях. Парни молодые, горячие, девки голые... Хватит с них проституток. Это я даже поощрял, негласно контролируя.

Не знаю, где Шеф нашел идиота-архитектора: бильярдная была построена по типу круглой башни, вернее – колодца, потому что эта башня со стеклянной крышей уходила под землю. Верхний вход имел спиралевидную, по периметру, лестницу, а нижний ничего не имел, вел в подвал.
Помню, как матерились электрики, проводя освещение в это чудо архитектуры.

Ровно в семь я вошел в помещение.
Четыре провинившихся работницы стояли в одну шеренгу, Ванда как бы во главе отряда, а Шура укладывала веревки по концам скамейки для наказаний.
Пороли на скамье и пороли голыми, когда розгами, когда плетью или ремнем. Раньше порол сам Шеф, потом все реже и реже, потом он только присутствовал. Пару раз заходила «посмотреть» его вторая жена. Один раз самолично наказала «девушку»; потом, когда Шеф с ней разводился – я преподал дамочке полный курс болетерапии, надеюсь, теперь она не такая агрессивная к другим.
Сегодня Шеф не пришел. В последний момент позвонил, сказал, чтоб я все без него сделал. Ну и ладушки, меньше надзора – больше простора.
Работницы переминались с ноги на ногу, одну била мелкая дрожь.
Первой стояла Леся – тетка лет под 60 с Украины (или, как сейчас говорят, «из»). В доме она следила за детьми, иногда помогала по кухне.
Вторая была Ирина – девица 35-ти лет, с каштановыми, почти рыжими волосами. Ира убиралась в комнатах, больше к своим 35-ти она ничего делать не умела. Хотя к ее бы внешности, да немного образования... с руками бы оторвали такую жену.
Потом шли две девицы 20 лет. Эти не с Украины, как большинство, русские (за что Ванда их особенно ненавидела), одна блондинка, другая брюнетка. Не худышки, но и не сказать, что «с товаром». Одну, белую, звали Лена, вторую... Черт, забыл, как вторую зовут... Нехорошо.

Поправив свой офицерский ремень, я вышел на середину, под самый свет.
– Ну, товарищи-нарушители, все всё знают. Вина определена, наказание назначено...
– Нет, – раздался дрожащий голосок.
Я сурово уставился на источник. Катя. Точно. Черноволосую звали Катя.
Ванда, побелев от ярости, тоже уставилась на нее.
– Что «нет»? – спросил я тяжеловесно.
– Не знаю я... Первый раз здесь...
– Смотри и учись, – сказал я.
– Ой, я боюсь... А можно... Можно я выйду... пока...
– Останься. Посмотришь, и в следующий раз будешь внимательней, чтоб сюда не попасть.
– Ой, – всхлипнула Катя, но, увидев лицо Ванды, осеклась.

– Ну-с, приступим. Леся...
Леся, не первый раз уже бывавшая здесь, покорно подошла к стулу у лавки и стала расстегивать пуговицы на рубашке.
– Эх, Леся, Леся... Что же ты натворила на этот раз? – спросил я, беря хлыст и садясь на стул.
– Уронила шкаф, – грустно ответила она, снимая рубашку.
– Как это?
– За шкаф упала щетка для волос. Чтобы ее достать, Леся отклонила шкаф от стены, но не рассчитала. Шкаф чуть не убил Митю, я уж не говорю о поломанных игрушках, – отрапортовала Ванда.
Леся, стоя с оголенным торсом, коротко кивнула, возясь с застежкой юбки. Сняв юбку и уложив ее на стул, она расстегнула лифчик. Когда ее немолодые груди вывалились наружу, она опустила голову, и так же, не поднимая глаз, сняла трусы. Потом, не прикрываясь, подошла к лавке и стала укладываться на ней.
Девчонки наблюдали с интересом, Ирина – туповато.
Разложив свое белое, вовсе не морщинистое тело на лавке, Леся, вытянув руки, замерла.
Шура, помогавшая ей улечься, заботливо привязала ей руки; ноги привязывала Железная Ванда. Привязав матерчатым поясом талию, Ванда объявила:
– Сорок розог.
Мне показалось, что Леся вздрогнула.
– Кто будет пороть?
– Давай ты, – кивнул я.
Ванда взяла из рук Шуры тройную розгу и свистнула ей в воздухе. Катя при этом ойкнула.
Леся, закатывая глаза, казалось, что-то шептала. Молочно-белое тело ее, широкий таз и толстые икры в этом дурацком свете казались неживыми.
Ванда встала поудобней и хлестнула жертву.
– О-ох-ххх, – застонала Леся.
Ванда хлестнула опять.
Леся дернулась и глухо застонала.
Ванда продолжала лупить.
Как-то, видя ее зверства, я запретил ей бить с оттяжкой, чтоб не рвать кожу; помня об этом, она старалась вложить всю силу в удар.
Примерно на десятом ударе Леся стала довольно громко вскрикивать. Я поглядел на остальных: Ира в ужасе следила за расправой (хотя сама не раз бывала на лавке), Лена грызла кулак, а Катя тихонько повизгивала в такт ударам.
На пятнадцатом ударе предыдущие рубцы стали синеть, это, казалось, распалило Ванду. Рубила она от души, Леся уже откровенно кричала, слезы лились у нее ручьем, она извивалась, насколько позволяли веревки.
На двадцатом ударе я остановил Ванду.
– Зайди с другой стороны.
Пока Ванда, тяжело дыша, меняла диспозицию, Леся рыдала в голос, путая русские слова с украинскими.
– Ой, лышеньки мне лыхо... Ой, смертушка моя пришла, – причитала она, мотая головой так, будто ей отпиливали ноги.
Я это уже видел, а вот Катя была на грани обморока. Ничего, пусть боится. Может, поймет, что лучше выучиться и стать кем-то, чем всю жизнь девкой-чернавкой чужое самодурство тешить.
Тем временем Ванда переменила розги и посмотрела на меня вопросительно.
Я кивнул.
Розга ожгла Лесину попу с другой стороны.
Леся дернулась так, будто вовсе не ожидала этого. Крики ее стали пронзительнее, это только заводило Ванду: сжав губы и сузив глаза, она лупила беднягу с методичностью автомата.
Я жестом показал, чтоб не в одно место.
– А-а... Ой, пощадите-пощадите! Ой, не буду, не буду... – голосила, тяжело дыша, Леся.
Вся мокрая от пота с разлетевшимися заколками она напоминала почему-то русалку.
Ей удалось немного расслабить пояс на талии; она, чуть скособочившись, попыталась уклониться. Заметив это, Шура, со словами «лежи, лежи», придавила ее своими гигантскими руками обратно. Последний удар полячка выдала так, что чуть не рассекла жертву надвое.
Леся рыдала и билась, неуклюжая Шура, обняв ее за голову, как могла, утешала ее, поглаживая.

Ванда, казалось, нисколько не устала. Подойдя к лавке с розгами, она что-то поправила там. Я украдкой глянул на Иру – она была заметно бледна; остальные девушки жались друг к другу, поводя глазами по стенам. На стенах (идея Шефа, мне тоже нравилось), висели различные пыточно-истязательные инструменты. Крупные и опасные из них (огромный топор, трезубец) были по моему приказу намертво прикреплены к стенам – кто знает, что выкинет отчаявшаяся жертва.
Леся тем временем немного успокоилась, ее отвязали и помогли подняться. Плача и припадая на ногу, она добралась до стула и осторожно стала надевать верхнюю одежду.
– Завтра отлежись, – бросил я.
– Уже распорядилась, – несколько обиженно сказала Ванда. – Ее заменит Света.
– А ты чего ждешь? – она взглянула на Ирину.
Та, несмело подойдя к свободному стулу, принялась расстегивать блузку. Сняв блузку, она расстегнула лифчик, и, сняв его, принялась расстегивать туфли, изредка поглядывая на меня.
К Иркиным шоу я уже привык, но все равно, каждый раз смотрел их с интересом.
То молочно-белое, то загорелое до бронзы ее тело было очень красиво. Титьки большие, но не огромные, упруго стояли без лифона, соски были аккуратными, с небольшими ареолами, в самый раз всё.
Сейчас Ирина, намеренно повернувшись ко мне, трясла своими чудо-грудями, пытаясь за спиной расстегнуть молнию юбки. Я с интересом следил, чувствуя, как приятная теплота разливается по телу, и мой маленький друг увеличивается.
Наконец, Ира справилась с застежкой. Стянув юбку, она сняла трусы, и все это сложила на стул. Потом, скрестив ноги (бабы считают, что это увеличивает округлость бедер и подчеркивает талию), сцепила руки за спиной и, задрав подбородок, потянулась, выпятив грудь.
Я оценил шоу, мой член – тоже, полностью распрямившись.
Потом Ира на носочках прошествовала к «ложу».
– Тридцать розог, – поведала Ванда.
– Что натворила?
– Чистила картину-панно, сняла со стены, поставила на пол. Пока была на стремянке, кот все растрепал. Картина художника К – огромных денег стоит.
Я подумал, что надо пристрелить кота – совершенно избалованного дорогущего перса, но вслух этого не сказал.
Ира, устроившись, как смогла, ждала, пока ее привяжут.
Ойкнула и поморщилась, когда злая Ванда сильно дернула веревку.
– Не повреди кожу, – заметил я.
Ира благодарно посмотрела на меня. Придется с ней политбеседу провести.
Наконец рыжую чертовку привязали. Ира несколько раз зажмурилась, ожидая начала.
Глядя на ее совершенное тело, я подумал... Впрочем, не важно.
Услышав звук пробуемой розги, она несколько раз сжала-расслабила ягодицы, небольшая дрожь прошла по изгибу ее чудесной спины... Эх, блин...
Но тут Ванда стегнула ее.
– Ай, – фальцетом заорала Ира, и уже кричала не переставая.
Ванда явно не любила отличной фигуры служанки, поэтому старалась испортить ей кожу как можно сильнее. Порола во весь мах.
Ира заходилась в крике. Удары, один сильнее другого, сыпались на ее роскошные булки, Иру била дрожь, она рвалась, мотая головой, разбрасывая во все стороны слезы и капли слюны. От гордой богини, обращавшей на себя взгляды всех мужиков, сейчас не осталось ничего. Рыжая, обезумевшая девка, отвратительная в своих животных метаниях и вое.
– Ай... Ай... Простите... Не могу... не могу... Больно... А-а-а... – кричала она, пока хватало дыхания.
Ванда со злобной решимостью клала розги одну к одной, превращая ее прекрасный задок в отбивную...
Девки, обезумев от страха, смотрели на Иру, пару раз я поймал Катин взгляд на двери... Не уйдешь, заперто. А ключ у меня.
Тридцать розог – не самое тяжелое наказание, но бедной Ирине они дались тяжело. Когда Ванда кончила, Ира лежала, как выброшенная рыба – выпучив обезумевшие глаза и шумно хватая воздух широко открытым ртом.
Голос она сорвала во время наказания.
Матерински погладив ее по голове, Шура принялась развязывать несчастную.
Я, тем временем, выпустил Лесю, пообещав зайти перед сном. Это был старый ритуал между нами, еще со времен, когда я был водилой.
Ира не смогла встать, поэтому мы с Шурой перетащили ее на кожаный мат в стороне, и оставили приходить в себя.
Тем временем разделась Лена. Стыдливо прикрыв юные грудки, она стояла у стула, ожидая, пока мы освободимся.
Густо, до неприличия заросший ее лобок, не оставлял сомнений в ее натуральной блондинистости. Надо бы сказать Ванде, чтобы намекнула ей побриться. Не комильфо как-то. Да и лавка общая...
– Чего ждешь? – грубо спросила Ванда. – Ложись, давай!
Лена, сглотнув, подошла к лавке и, ухватившись руками за края, встала на четвереньки.
– А туфли кто снимать будет?– остановила ее Ванда.
Лена, всхлипнув, села на лавку и стала расстегивать ремешок.
В это время раздался глухой стук – Катя грохнулась в обморок. Ванда и Шура быстро подошли к ней, и Ванда осмотрела девушку.
– Ничего страшного, – сказала она в ответ на мой вопросительный взгляд. – Голова цела, крови нет, может, шишка будет.
– Оставьте ее, – велел я.
– Ложись, давай, – шлепнула Ванда Лену.
Лена покорно вытянулась, только слезы блестели на ее лице.
– Какое страшное преступление совершила она?
– Рыбок в унитаз смыла.
– Как это?– с трудом подавив смешок, поинтересовался я.
– В гостиной открыли шампанское, пираньи упали в обморок (да, они такие, я знал это, и Ванда, кстати, тоже), а эта дуреха, увидев, отловила их сачком и смыла в туалете. Сорок розог растяпе.
Я подумал, что растяпа-то не она, а Ванда, в чьи обязанности входит инструктаж прислуги, но вслух не сказал. Успеется.
Ну, все. Тоненькая Ленина фигурка туго привязана к лавке, я вижу, что, упершись лбом в лавку, Лена крепко зажмурилась. Самые тоскливые они, секунды ожидания эти.
Ванда что-то негромко сказала Шуре, и та взяла розги.
При всей своей заботе о жертвах, почти материнской любви и уходу после экзекуции, рука у Шуры была тяжелой и порола она добросовестно, без скидок.
Я кивнул.
Шура спокойно влепила первый удар в Ленину попу.
– Ой-и… – дернувшись, среагировала та.
Шура не замедлила со вторым.
– Ой, – опять коротко вскрикнула Лена.
Обычно первые удары Лена только ойкала, кричать и плакать принималась в конце.
Сегодня она сломалась на 22-м.
– Ой, подождите...
-Ой, подождите, – в перерывах между ударами стала просить она.
– Подождите-е-е-е... А-а-а-а... Подождите... Не бейте... Не могу больше, – она заплакала в голос.
Привычная ко всему Шура равномерно порола девичий зад. Ванда, сохраняя железную маску вместо лица, сурово наблюдала процесс.
Тут завозилась Катя. Никто на нее даже не глянул.
Лена, уже не сдерживаясь, орала и пыталась съехать со скамейки. Путы держали крепко, и ей оставалось только орать и запрокидывать голову в такт.
– Дай-ка мне, – попросила Ванда, когда осталось пять ударов.
Лена уже ничего не соображала, она ревела, некрасиво кривя губы.
Встав с другого боку, Ванда так хлестнула девчушку, что я подумал, что Лена сейчас убежит вместе со скамейкой.
– А! – на секунду замерла Лена, потом новая боль дошла до ее сознания. Лена задохнулась и обессиленно упала на лавку.
Ванда яростно влепила все пять.
– Она без сознания, – пробасила Шура.
– Похоже... Развяжите ее.
Тетки, не торопясь, развязали безжизненное тело. Шура привычным движением достала нашатырь и принялась приводить Лену в чувство.

[Willy37]

Я посмотрел на Иру, она выплакалась и сейчас тихо стонала, положив руки перед собой.
Катя лежала, закрыв глаза.
Наконец Лена очнулась. Секунду-другую она не могла понять, что с ней, но боль сразу напомнила о себе. Испустив громкий стон, она попыталась встать, но упала на лавку. Шура и Ванда помогли ей; охая и причитая, она подошла к стулу с одеждой и повалилась там на колени.
– Приведите эту в чувство, – кончиком хлыста я показал на Катю.
Шура сунула ей ватку под нос. Катя сразу же отшатнулась и, сев на полу, попятилась от них.
– Не надо... Не надо... Пожалуйста, не надо, – лепетала она, пятясь и пытаясь встать.
Ванда поймала ее руки и рывком поставила на ноги. В ответ на это Катя подогнула ноги и попыталась упасть обратно.
– Пустите! Пусти-и-ите... – она брыкалась, как могла.
Огромная Шура пришла Ванде на помощь. Обхватив Катю сзади (Катя тем временем успела цапнуть Ванду), Шура потащила ее к скамейке.
– Не-е-ет. Не трогайте меня, – орала Катя, пиная ногами Шуру.
– Я в суд подам... Я уйду от вас, сегодня же уйду... Пустите, сволочи!
Шура дотащила ее до скамьи и, усадив, держала, пока Ванда расстегивала ей пуговицы.
– Тетечки, миленькие, отпустите меня, пожалуйста, простите меня, родненькие, я больше никогда так не буду, – плакала Катя.
Сняв блузку, Ванда расстегнула ей джинсы, но Катя так лягнула ее, что Ванда опрокинулась на пол. Вскочив, Ванда влепила ей пощечину:
– Еще раз дернешься, курва, я тебя кнутом засеку, а одежду бритвой разрежу...
Катя, уже сама испугавшись, затихла.
Наконец девушку обнажили. Я успел разглядеть свежие упругие груди и черный подстриженный лобок. Потом Катя прижала ладони к лицу и горько зарыдала.
– Ложись, милая, – ласково подтолкнула ее Шура. – Чему быть, того не миновать. Ложись, дочка... Раньше ляжешь, раньше встанешь, – она помогла Кате опуститься, подтянула ее вперед, выравнивая, и связала руки. Ванда грубо скрутила ей ноги, и, не менее грубо – талию.
– Сорок ударов. И пять – за палец. В следующий раз подвешу на сутки.
– В чем провинилась?
– Патину с китайской бронзовой вазы порошком счистила. Ее семь веков выращивали... а она выслужиться вздумала.
(И это твоя вина, Вандочка, надо было объяснить, что есть что... Ну, ничего, я с тобой еще потолкую)
– Начни ты, – сказала она Шуре, – у меня палец кровоточит.
Шура взяла розги.
– Постойте! – вдруг закричала Катя. – Отпустите меня, пожалуйста... Я отдам вам все свои деньги, отпустите. Меня никогда в жизни не били... Я умру, – Катя опять заплакала.
– Никто тебя бить не будет,– говорю.– Тебя просто высекут. От этого никто не умирал, а тебе впредь наука. Давай, Шура!
Шура стегнула ее белоснежную попку. Катя заорала дурным голосом, все ее тельце дернулось, а на попке зарозовели три полосы.
Шура стегнула опять – те же крик и рывок.
Катя кричала так, будто ее протыкали насквозь каленым железом. Она, видимо, принадлежала к типу брюнеток с очень чувствительной и нежной кожей.
Удар – крик, удар – крик; Катя дергалась, что есть мочи, полосы на заду наливались красным и вспухали. На двадцатом ударе она стала хрипеть, на двадцать пятом сорвала голос, попа ее приобрела синюшный цвет. Когда брызнула кровь, я велел сечь и по ляжкам, и по спине, если надо. Тут Катя совсем обезумела.
Веревки на щиколотках протерли ей кожу, на руках тоже – я видел кровавые ссадины, но боль в заду была сильнее – Катя рвалась как раненый зверь...
Когда порка закончилась, Катя продолжала биться в истерике. Ее не стали отвязывать, чтоб успокоилась. Женщины помогли одеться Лене, и Шура взялась проводить девушку в ее комнату.
Ванде я вполголоса велел остаться, да она и так знала...
Я подошел к Ире, помог ей подняться (увидев лобок, опять «воспламенился») и проводил ее в бойлерную, где была широкая кушетка. Одежду Иры я нес в руке.
Потом мы с Вандой отвязали безутешную Катю, она ни за что не хотела одеваться; кое-как натянув ей трусики, мы накинули ей рубашку и, вложив остатки одежды в руки, выпроводили ее вон.
Когда дверь за плачущей Катей закрылась, я повернулся к стоящей по стойке «смирно» Ванде.
– Ну что, Ванда... Как ты свое поведение оцениваешь?
– Готова понести наказание, – четко, по-военному отвечала Стальная Леди.
– А за что наказание? Сама-то сказать сможешь?
– За что угодно. Я ваша. Прикажете раздеваться?
– Эх, Ванда, Ванда… Хорошая ты тетка, еще б тебе ума немного...
Ванда молчала. Много лет назад я спас Ванду; без паспорта и работы, голодную, я накормил ее и пристроил садовницей к знакомым, потом нянькой. Позже, разглядев ее педантичность и рациональность, плюс административные качества, я взял ее к Шефу надзирать и руководить женским коллективом. Ванда ненавидела всех, включая меня, но понимала, что, возвеличив ее, я с еще большей легкостью могу ее уничтожить... Кроме того, где еще она, беспаспортная в летах чухонка найдет еще такую работу? Ванда платила мне чем-то типа преданности.
– Ты знаешь, что девочек сегодня наказали из-за тебя?
– Почему?
Я объяснил. Ванда обещала, что больше не повторит промахов.
– Раздевайся, – сказал я, поглядев на часы. Дверь заперта, последняя порка, потом Ирина, Леся и все. Спать. Только посты проверю...

Ванда раздевалась спокойно, без эмоций, будто чехол с машины снимала. Деловито сняла блузку, юбку и расстегнула лифчик. Потом, опершись на стул, сняла трусики.
Аккуратно сложив это все на стуле, подошла к скамейке и замерла по стойке «смирно».
Хорошая женская фигура была у Ванды – в меру полные бедра, приятный животик, груди, не молодые, но и не обвисшие. Лет 45 ей было... Все упругое, ухоженное, ничего лишнего. Лобок аккуратно подстрижен.
– Ложись, краса-девица, – сказал я со вздохом.
Ванда пристроила свое бронзовое (посещала солярий) тело на скамейке.
Я знал почти все о ее личной жизни, (как и обо всех сотрудниках) – так вот: личной жизни особо-то и не было. Иногда спортзал, солярий (это и у нас было), прочие женские заведения, и, главное, у нее не было любовника! Это я знал совершенно точно.
Стройное тело Ванды вытянулось на скамейке.
Я не удержался и, подойдя, несколько раз погладил её от шеи до щиколоток. Ванда не шевелилась.
– Эх, Ванда, твое тело ласкать бы, а не пороть, – выдал я, продолжая гладить ее.
Ванда ничего не отвечала.
– Перевернись на спину, – скомандовал я.
Ванда перевернулась, руки по швам, держатся за скамейку, соски ракетами смотрят вверх, бедра плотно сжаты.
Поглядывая на ее Венерин холмик, я снял куртку и футболку; подумал, и снял брюки тоже.
– Пан зАмкнул дверь?– спросила она.
– Замкнул, замкнул... – я стал на колени возле Ванды, и, целуя ей сосок, принялся ласкать ее тело рукой.
Ноздри Ванды дернулись. Не разжимая губ, она тяжело задышала носом.
Почувствовав, что сосок затвердел, я стал лизать другой, не забывая поглаживать это бронзовое великолепие. Ванда лежала, вцепившись в лавку, только рот ее приоткрылся.
– Как ты хочешь, – негромко спросил я.
– Цалуй меня везде, – прошептала она, закрывая глаза.
Я принялся исполнять просьбу со всем моим старанием.
Вскоре бедра ее раздвинулись, руки заскользили по моей голове и торсу, она стала немного постанывать. Когда, поглаживая ее кустик, я почувствовал влагу, я решил, что пора. Распрямившись (а Ванда раздвинула ноги), я направил «свой» в ее щелку и задвинул снаряд. Застонав, Ванда обхватила меня ногами, руками она схватила скамейку за головой и отдалась ритму...
Я старался не оплошать, поклявшись довести ее до оргазма.
– Цыцки трогай, – не открывая глаз, попросила она. Я пытался одновременно трогать, трахать и не упасть со скамейки. Ванда упруго подмахивала.
Наконец я почувствовал, что сейчас кончу, а она еще о-очень далека от финиша. С сожалением вынув «мальчишку», («цо пан робит?»), я опустился на колени перед ее разваленными ногами. Лизнув ей там, чтобы успокоить, я увидел, что это не самый ее любимый метод забавы. Как знал, как знал: в ящике стола, в коробке у меня хранился наполненный глицерином член-вибратор. Перед экзекуцией (на всякий случай) я поставил его на подогрев...
Метнувшись к столу, я извлек игрушку, Ванда, наблюдавшая за мною, никак не прореагировала.
«Ну, чертова полячка, заебу до крови, пся крев», – подумал я, облизывая игрушку, чтобы лучше вошла.
Пластиковая статуя члена скользнула в нее как по маслу. Ванда закрыла глаза, а я, включив вибратор, стал двигать его туда-сюда, постепенно замечая, что ей это нравится.
Я старался, как мог. Без грубостей, стараясь точно уловить, как и когда, я увеличивал амплитуду.
Крепко держась за лавку, Ванда, постанывая сквозь сжатые зубы, посылала свои бедра мне навстречу. Я целовал ей живот и попеременно ласкал соски. Мой «друг» пребывал в готовности №1.
Вскоре Ванда так разошлась, что вибратор пару раз выскочил из нее.
– Не останавливайся! – орала она.
Я не останавливался, забыв про все остальное, сосредоточился на ее пизде, уже полностью вгоняя самотык, без всякой жалости…
Ванда уже рычала, что-то бессвязно выкрикивая по-польски и русски, дергалась так, что я боялся – не свалилась бы со скамейки.
Наконец она дико захрипела, и, схватив мою руку, прижала ее к своей пичке. После этого спазмы затрясли ее тело, и Ванда, обессилев, затихла.
Мгновенно (меньше секунды) я сменил пластмассу на свой и продолжил истязания. Это не заняло много времени, и вскоре я кончил прямо в нее, осторожно рухнув на женщину.
– О, Матка Боска, – прошептала Ванда, отпуская руки.
Несколько секунд я приходил в себя – тетка умела трахаться. Ее вагина буквально высосала, выдоила мой член – так классно мне еще никогда не было... Жаль, конечно, но мне пришлось вспомнить, что я Солдат, строгий начальник и проч. Я спокойно оделся (45 секунд) и, расправив складки одежды, посмотрел на часы. Успеваем.
Ванда, сев на скамейке, вытерлась поданным мною платком, потом прошла в душ (был такой, чтоб жертв ополаскивать) и через пять минут уже лежала на лавке чистая и насухо вытертая. Я привязал ей руки, ноги и талию. Dura lex, sed lex – ничего не поделаешь. [Закон суров, но это закон (лат)]
Потом я высек ее средне.
Вначале Ванда шипела, а потом стала кричать и под конец расплакалась.
Когда я ее отвязал, она поцеловала мне руку.
Поцеловав ее в лоб, я сказал:
– Invado pacis. [ступай с миром (лат)]
Превозмогая боль, Ванда оделась. Все-таки был у тетки характер – ни одной складочки в одежде, ни одной слезинки – передо мной вновь стояла Стальная Домоуправительница. Поди скажи, что ее только что наказали...
– До завтра, – сказал я и пошел к Ире.

Ира лежала на животе, болтая ступнями. О том, чтобы прикрыться, она, конечно же, и не подумала.
– Ну что, преступница? – сказал я, кладя ладонь ей на шею. – Когда же ты, девка, поумнеешь...
Ира обиженно всхлипнула. Я провел рукой по ее спине до фиолетовых отметин зада.
– Бо-о-ольно, – обиженно произнесла она.
– А то! Учил же тебя, тысячу раз: будь осторожна! Следи за каждым своим шагом...
– Сволочи... Фашисты... Что вы над нами издеваетесь?
– Знала, на что шла... Контракт ты подписывала.
Ира, обиженно всхлипнув, отвернулась.
– Ладно, не дуйся... Денька через три все пройдет, и снова станешь Ириной Прекрасной, всем на зависть и удивление.
Говоря это, я продолжал гладить ее тело, когда рука доходила до зада, я осторожно обходил ссадины и продолжал движение. От роскошной шейки до точеных щиколоток. Черт возьми, это было приятно!
Когда я прервался поправить ремень, Ира едва слышно сказала:
– Еще...
С таким телом дважды просить не надо; чувствуя вновь появляющуюся упругость члена, я с удвоенной силой взялся за глажку.
Вскоре я переместил свои действия на внутреннюю поверхность бедер, Ира пошире раздвинула ноги. Уткнув голову в кушетку, она лежала тихо, как мышка, не дыша, наслаждаясь массажем. Посчитав, что уже достаточно, я провел рукой по ее волосатым губкам. Раздался протяжный полувздох-полустон.
Быстро по-солдатски раздевшись, я сказал:
– Двигайся!
Ира, застонав от боли, переместилась к стенке. Улегшись подле нее на спину, я, памятуя о ее «ранении», скомандовал:
– Залезай на меня!
Ира, встав на колени, принялась устраиваться на мне; ее спелые груди-гранаты колыхались так соблазнительно, что член мой, и так стоявший зениткой, аж зазвенел от напряжения. Своими нежными (о, боже!) пальчиками она направила его в цель и осторожно улеглась на мне.
Блять, хотел бы я так встретить свою смерть – под самой красивой женщиной, с телами в полный контакт и с хуем в ее пизде...
– Заебись... – от всего сердца сказал я.
Ирочка томно поцеловала меня в губы, и, откинувшись в талии, взялась за мои грудные мышцы.
– Гладиатор мой...
Немного удивленный, что она знает такое слово, я поиграл «банками». Ира ощупала мне плечи, бицепсы и грудь, мурча и запрокидывая голову от удовольствия. Будь у нее в пальцах коготки – выпустила бы.
– Бог мой, греческий...– (ого!) – Аполлон... – шептала Ира, все больше распаляясь.
– Дай я тебя в сосок укушу...
– Еще чего! Седня в сосок, завтра в хуй... Лежи, давай, наслаждайся.
Ирины пальчики впились в мою грудь, ну да похер... дольше не кончу; я принялся методично качать ее на Коне Буяне.
Сначала Ира пассивно лежала, потом, изогнувшись в талии, уперлась мне в грудь и стала работать тазом, наворачиваясь на мою болванку до самого конца.
Глядя на ее запрокинутый подбородок, твердые бусины сосков на тяжких грудях, я ощущал себя в раю. Больше ничего в этой жизни я не хотел: лежать так, мять эти божественные гранаты, и пусть она сама навинчивается на мой болт.
Я взял ее груди в свои руки.
– А-а... – застонала Ира, увеличивая амплитуду колебаний.
Я кайфовал по полной.
Иногда она надвигалась посильнее, делая мне больно, тем самым отодвигая разрядку; я балдел по любому.
Устав мять ее груди, я переместился на бедра, с бедер как-то само собой на зад. Ира застонала, то ли от боли, то ли от удовольствия. Я, не удержавшись, шлепнул ее по заду.
-А-а... – застонала она на грани вскрика.
Я шлепнул еще.
Ирины ноготки еще сильнее впились мне в мышцы, а таз заработал быстрее. Еще минуты две моя наездница загоняла скакуна. А потом, закричав, замерла. Медленно, как во сне, сделав еще пару движений, она обрушилась на меня и обмякла, распластавшись на мне...
– Умница, – я поцеловал ее в ушко, и осторожно перевернул на спину, не вынимая члена. Она застонала, не открывая глаз. Заведя ей ноги перед собой, я начал медленно, все ускоряясь, доводить дело до конца.
Ира, не открывая глаз, то протяжно стонала, то коротко ойкала; пухлые ее губы пересохли, а лицо было в поту.
К своему удивлению, мне что-то не хотелось кончить, я подумал, что неплохо бы ее еще раз до оргазма довести. Одной рукой я сгреб ей сиську, второй уперся в ложе и трахал, трахал, трахал...
Ира стонала все громче; когда я замешкался, чтобы устроиться поудобнее, она вдруг сказала:
– Быстрее... Глубже, блять...
Я послушался.
– Еби меня, сука, еби... глубже, тварь! – кричала Ира в беспамятстве. Я пыхтел, как боксер-тяжеловес, удивляясь этим женщинам.
Вдруг она заорала и, вцепившись мне в ляжки, дугой изогнулась на кушетке. Стиснув мою шею ногами, она на секунду замерла.
Я был готов кончить, но тут она скомандовала:
– Все... Вынимай...
Ну, я и вынул. Как мог, помогая себе рукой, я выстрелил все, что в нем было ей в лицо, на волосы и грудь.
Сдоив последние капли, я растер это все ей по груди и животу, и рухнул, тяжело дыша, рядом... Ира обессилено прижалась головой к моему плечу.

Минут пять мы приходили в себя, потом я встал и быстро одевшись, поцеловал Иру.
– Ты самая лучшая, – сказал я. Ира усмехнулась. – Иди к себе, детка и будь поаккуратней. Твоя попка создана совсем для другого.
Ира, ничего не ответив, блаженно закрыла глаза...
Однако мне пора.

[Willy37]

Подойдя к Лесиной двери, я тихонько постучал.
Вся прислуга имела свои маленькие комнатки в специальном крыле дома. У некоторых была своя ванна и санузел.
В ответ на мой стук из-за двери послышался слабый Лесин голос:
– Открыто.
Я осторожно вошел и запер дверь. Леся лежала на животе в наброшенном на голое тело хлопковом халатике. Когда я вошел, она отбросила полу, обнажив иссеченный зад, видимо, так и лежала, охлаждаясь, когда я постучал.
– Ну, здравствуй, мать... – я присел перед кроватью и обнял ее, как в старые времена.
– Болит?
– Ничего... Терпимо...
– Ну, ты даешь! Столько лет в бизнесе, и так проколоться...
– Ладно, что ж теперь вспоминать, – ответила Леся грустно.
Леся была самой старой служанкой, не по возрасту, а по времени работы в этой семье. Я погладил ее по голове.
– Чаю хочешь?
– Нет, спасибо. Щас посты проверю и спать... Ты завтра выходная?
– После обеда.
– Блин, не повезло.
Я присел на стул рядом с ее кроватью. Леся, повернувшись на бок, застонала.
– Ой, поясницу прихватывать стало.
– Массаж сделать? – я иногда делал ей массаж, а она мне, и в баньку я ходил не с молодыми девками, а с Лесей – она творила чудеса.
– Тебе ж идти скоро?..
– Ничего, подождут. Кто здесь начальство?
– Сделай, будь ласков. Третий день уже отдает, хотела к доктору идти.
– А доктор сам пришел, – сказал я, снимая, третий раз за вечер, свою пятнистую куртку.
Леся, сбросив подушки, улеглась на живот. Халат, обнажив ее тело, я снял сам.
Интересные у меня отношения были с этой женщиной – я мог уволить ее, мог убить, по работе я частенько приказывал ей, что делать. Строго взыскивая, и, случалось, наказывал. Леся все безропотно сносила, ни разу не сославшись на то, что мы с ней друзья. (Давно это было, я еще только начинал, сошлись как-то, она меня выхаживала, потом на чаек заходил, потом пару раз любовниками были... долго рассказывать)
Лесе было уже под 60, но для своего возраста тело ее было еще очень даже ничего. Без вульгарных складок жира, белое, гладкое.
Груди, конечно, уже висели, но достойно, не мерзко, сохраняя остатки прежнего величия. Гладкие, без затяжек, даже немного упругие.
Я начал общий массаж с поглаживаний. Нежно касаясь ладонями ее пожилого тела, я перемещался от шеи к пояснице, постепенно увеличивая нажим. Леся, не дыша, наслаждалась.
Разогрев ее достаточно для серьезной работы, я устроился поудобней у нее меж ног, предварительно раскинув их. Вид ее потемневшей, с редкими волосками промежности, заставил вытянуться в струнку моего дружка, и так уже напряженного от предмассажных касаний.
Леся лежала, не шевелясь.
Я начал разминать ей поясницу. Месил, давил основанием ладони, крутил-выжимал костяшками пальцев. Леся тихонько покряхтывала.
– Где больнее – здесь? Или здесь? – локализовал очаг и начал его глубокую проработку.
Леся иногда ойкала, но в основном постанывала – признак того, что все делаю правильно.
Массирую Лесю, я не переставал наслаждаться колыханием ее ягодиц. Эх, если б не эти синюшные пятна! Эта часть женского тела всегда волновала меня, а у Леси она была действительно красивой, несмотря на возраст. Подвернулась бы мне она в ее сороковник-тридцатник...
Продолжая работать с копчиком, я начал легонечко поглаживать ягодицы. Леся блаженно затихла. Проклятый член в брюках рвался на свободу, надо было и брюки снять перед массажем...
Закончив с копчиком, я все ласки перенес на ягодицы и ляжки. Леся лежала, не шевелясь, зная уже, что произойдет.
Вдоволь наласкавшись с ее телом, я так разъярил себя, что готов был проткнуть членом картонку.
– Становитесь, девки, раком, – скомандовал я, снимая остатки одежды.
При свете Леся стеснялась трахаться лицом к лицу. Она послушно оперлась на локти и вскинула по коровьи свой огромный зад. Рыжеватая мочалка, поредевшая от времени, ждала меня, ховаясь между белоснежных столбов. Розово-коричневый анус тоже выглядел довольно привлекательно. Я давно хотел трахнуть ее в попу, пару раз заводил разговоры и делал поползновения, но она не разрешала. Все равно трахну, время еще есть. Больно уж у нее это все соблазнительно выглядит.
Пристроившись сзади, я пустил козла в огород. Все там было готово и смазано, так что я скоро заходил туда-сюда.
Минут пять Леся молчала, потом начала постанывать. Третья ебля за ночь – я мог не бояться, что скоро кончу – поистаскавшийся член уже притупил чувствительность. Все сливки тебе, Лесенька, достанутся.
Как-то после траха я спросил Лесю, испытывает ли она в ее возрасте тягу к мужчинам. Леся долго не хотела отвечать, краснела, а потом призналась, что да, иногда ей очень хочется потрахаться. «Качественно», – добавила она.
Я трахал ее вдумчиво, глубоко засаживая, трогая матку. Это, как я установил опытным путем, был ее любимый способ достижения оргазма.
Вскоре я заметил, что ее лицо, шея и плечи стали покрываться красными пятнами – верный признак того, что конец уже близок. Я немного увеличил темп и глубину и вскоре услышал:
– У...у... у... – глубокие стоны, которые испускала Леся, спрятав лицо в матрас.
Я продолжал накачивать ее, постепенно сбавляя темп...
– Все... хватит... – простонала она; после оргазма она не любила ничего в себе.
Я вынул, а она расползлась на кровати в блаженстве. Мой дружок был еще хоть куда, но я не беспокоил Лесю. Поглаживая ей попу, я левой рукой подлез под нее и сгреб ей грудь. Леся немного переместилась на бок, чтобы нам было удобнее. Ее напряженные соски вызывали желание взять их в рот... Атавизм, наверное...

Открыв глаза, она увидела мой торчащий кол.
– Как ты хочешь кончить?
К миньету, хотя и с трудом, я ее приучил. Приучил и дрочить. (Однажды, сильно стесняясь, она поведала мне, что никогда не видела, как мужики дрочат. Я тут же взялся показать, если она согласиться помогать... Согласилась) Я подумал... потом еще подумал... А-а, была – не была!
– В попу...
– Нет, – Леся сразу покраснела и опустила глаза.
– Ну, пожалуйста, Лесенька, ну, умоляю тебя, один разочек, – я опустился перед ней на колен – античный атлет с вздыбленным хером.
– Сереж... ну, это же больно...
– А мы потихонечку. Не понравится – сразу же выну, обещаю!
Леся заколебалась. Давай, Стальной Солдат, куй железо, пока п...ды не дали!
– У тебя вазелин есть? – будто вопрос уже решен, продолжил я.
– Нет...
– Хорошо, маслицем обойдемся,– заметив, что член начал опадать, я представил как мы обойдемся, и он опять воспрял.
– Есть у тебя масло или мази какие?
– Там, на столике, – Леся показала рукой.
Я быстро нашел бутылку бэби-ойла.
– Давай, моя хорошая, потихонечку, полегонечку, вставай.
Леся, вздохнув, опять отклячила зад. Грудь и голова ее лежали на матрасе, а руки она вытянула вдоль тела.
Я немного капнул ей на анус (отчего она дернулась) и ласково растер пальцем вокруг.
– Только если будет больно – сразу вынимай, – недоверчиво попросила Леся.
– Само-собой, расслабься. Все будет очень хорошо, тебе понравится.
Я быстро, пока не раздумала, обильно смазал свой член и призадумался: опыт заднепроходца говорил мне, что девственный зад без подготовки не взять, надо минимум неделю, а то и две, разрабатывать его пальцем... Между тем палец в заду не всегда приятен женщинам, многие на этом и останавливаются. С Лесей у меня не было выбора.
– Давай так, – осторожно касаясь головкой дырочки, говорил я, – ты не напрягайся... Вначале может быть чуть-чуть неприятно, зато как пройдет внутрь – хорошо станет.
– Только не делай больно, – напряглась она.
– Расслабься, – я ласково погладил ее по попке.
– Ну, давай! – пальцами левой руки я раздвинул, как мог, булки возле ануса, а правой направил боеголовку в цель.
Леся сразу напряглась.
– Расслабься, – я шлепнул ее по заду, одновременно толкнув снаряд в ствол.
– Ой, – вскрикнула она, – больно!
Надо думать!
– Тихо, тихо... – я продолжал давить, на всякий случай, придерживая ее за круп.
– Бо-о-о-ольно-о-о-о... – простонала Леся, пытаясь встать.
– Лежи-лежи! Это сейчас пройдет. Так всегда вначале.
Леся подобрала руки к груди, готовясь оттолкнуться и встать, но помедлила.
– Сейчас, моя хорошая, – бормотал я, одной рукой придавливая ей туловище к кровати, другой нещадно поливая масло на член и ее попку.
– У-у... – глухо застонала она.
Ее стон вызвал во мне прилив просто животной ярости. Тупо, как бульдозер, я попер вперед и под ее уже не стон – крик, загнал его весь.
– Ой, блять, ой матушки, вынимай его скорее, разорвал всю, – причитала, пытаясь соскочить, Леся.
– Тихо, тихо, это сейчас пройдет, – я крепко держал ее за бедра.
– Ойх... ой... я сейчас обкакаюсь!
– Это так кажется, расслабь попу, сейчас все пройдет.
Леся, дотянувшись, сгребла подушку, и, укусив ее, спрятала в нее свое лицо.
Зверь внутри меня бушевал! Я был готов перетрахать всех жриц Артемиды, весь гарем султана и еще кучу женщин – просто дикое возбуждение охватило меня от сознания места, куда я воткнул свой кляп.
Я начал потихоньку прокачивать сжавшую кулаки и глухо стонущую Лесю.
Боже, что это был за трах!
Сознание того, что нарушил табу, что ты ебешь взрослую, старомодных взглядов тетку, и теснота ее заднего прохода – возносили меня на вершину блаженства. Божественный Олимп виделся оттуда маленьким холмиком.
Подбавив масла, я уже качал во весь шток.
Леся просто мужественно терпела, а я разошелся, как последний раз в жизни!
Под конец Лесе пришлось ухватиться за край кровати, чтобы я не столкнул ее, в азарте.
Я кончил прямо в нее, зарычав, как подбитый мастодонт...
Леся стала медленно оседать; я, не вынимая члена, за ней.
Осторожно улегшись на ее исхлестанные ягодицы, я погладил ее по волосам:
– Спасибо...

Когда член окончательно обмяк, я вытащил его, и, смущенно обтерев краем простыни, глянул на Лесю. Слезы оставили две блестящие бороздки на ее щеках, но она держалась молодцом.
– Спасибо, – нагнувшись, я поцеловал ее в лоб.
– Иди уже, – сказала Леся, закрывая глаза.

Уходя, я защелкнул дверь.