ДЕСЯТЫЙ - В. У.

[salehard]

ДЕСЯТЫЙ
В. У. 
2005 г.

 
   'Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною - любовь..' (Песни песней. 2:4)
* * *
   Я пишу все это не в попытке самооправдания.
   Не стремясь дать себе оценку. Тут незачем трудиться: она однозначна.
   И - боже упаси ! - не из желания поделиться опытом.
   Последнее исключено принципиально.
   Но все-таки я не боюсь открыть странную - неприглядную и необыкновенную - черту свой семейной биографии. Ведь пишу я украдкой, и записки спрятаны столь надежно, что после моей смерти их не найдут. Освобождая мою квартиру, их просто выбросят с кучей прочего хлама. И уж конечно, даже бомжи на помойке на станут рыться среди старых пожелтевших бумаг. Моих прежних выписок и неизвестно для чего сохраненных конспектов студенческих времен.
   Никому в голову не придет искать среди макулатуры эти записки. Найдя которые, нормальный человек почувствует, как волосы встают дыбом от стыда за меня.
   Но я не могу не писать.
   Все, чем была наполнено мое внешне серое - как у большинства сограждан - существование, до сих пор бередит мне душу.
   Ведь нельзя сказать, что я не совершала попыток остановиться.
   Однако пущенная по-новому, жизнь потекла в иное русло и уже не слушалась разума.
   Потому я и пишу.
   Я хочу разобраться в том, что произошло.
   Со мной и моим образом существования.
   И не только с моим.
   Возникли эти записки относительно недавно.
   Разумеется, не в том возрасте, когда все началось: в те дни было не до писанины.
   Тогда мною владели два совершенно равных по силе чувства: страх делаемого и желание продолжать.
   Просто однажды, в момент одиночества, меня потянуло к бумаге.
   И захотелось описать.
   Все, абсолютно все.
   Мне хотелось понять - как так получилось, и могло ли сложиться иначе?
   Кроме того...
   Временами меня посещала мысль, что мой опыт не единичен. Просто другие тщательно скрывают это от окружающих - как всю жизнь удавалось мне.
   Между тем, вероятно, в корнях самого явления есть некая общность.
   И стоило лишь начать записки и подумать о каких-то других, как пришло внезапное желание. Точнее надежда.
   Идущая вразрез с логикой намерений и возможностью событий.
   Чтобы кто-то нашел эти записки. И предал их гласности. Когда мне самой уже станет все равно. Но прочтение моих мемуаров принесет пользу кому-то, обладающему сходной судьбой.
   Чтобы люди, читая мои воспоминания, попытались решить нерешенный вопрос: как могла я существовать одновременно в смертельном грехе и в неземном счастье?
   В том, что существуют люди со сходными судьбами, я не сомневаюсь.
   Опыт практического врача настоятельно говорит: не бывает единичных патологий. Ни в чем, включая психику. И если где-то когда-то с каким-то человеком произошло отклонение, то можно быть уверенным, что хотя бы рамках всей истории человечества найдется нечто подобное.
   Понимаю, что желание донести воспоминания до людей противоречит тщательно запрятанной тетрадочке, которая будет снесена на помойку.
   Но в этом противоречии - суть природы человека...
   Мое описание, естественно, началось с точки грехопадения.
   Причем по мере заполнения тетради оказывалось, что пережитое, пропущенное сквозь память, вспыхивает ярче, нежели было на самом деле.
   Записки мыслились как нечто вроде конспекта по психиатрии. С фиксацией отдельных событий и заключений об их природе.
   Но постепенно становилось ясным, что прошлое слишком жизнеспособно. Оно требовало все новых и новых подробностей.
   Вырывались страницы; эпизоды переписывались заново.
   Так продолжалось до тех пор, пока от тетрадки, подвергнутой множественным правкам, осталось всего несколько чистых листков.
   Пришлось ее тщательно порвать и бросить в мусоропровод.
   А взамен купить новую - потолще - и писать по-иному.
   Не воспоминания, а просто мою жизнь.
   Ведь уже стало ясным, что честнее перед собой - и бумагой - будет излагать все ab origin.
   То есть с самого начала моего существования.

[salehard]

Часть первая
 
1
 
   Родилась я в тридцать четвертом году.
   Согласно принципам мемуаров, следует писать торжественно: "в одна тысяча девятьсот тридцать четвертом".
   В большом, болезненном и прекрасном городе на Неве.
   Задолго до моего рождения он носил имя святого, которому посвящена страшная городская тюрьма на острове у слияния русел нескольких рек. Потом некоторое время был тезкой его основателя - русского императора, перевернувшего вверх дном бородатую Россию. Потом принял фамилию другого погромщика. А сейчас снова вернулся к имени небесного тюремщика. Однако в нынешнем веке это название кажется мне столь же выморочным, как серое, насмерть слежавшееся прапрабабушкино кружевное платье из сундука, надетое на современный банкет.
   Впрочем, о чем это я?
   Слово "банкет" отсутствует в моем лексиконе; оно столь же чуждо, как какой-нибудь "серфинг", "пирсинг", "рафтинг" или "сайдинг". Впрочем, значения двух последних слов мне вообще неизвестны и это меня мало волнует.
   Я влачу убогое прозябание, как девяносто девять процентов граждан бывшего СССР и примерно та же часть нынешних россиян. Которые, однако, наблюдают приметы красивой жизни по телевизору и пытаются примерить их на себя.
   Я не столь глупа, чтобы приложить рекламную жизнь - какой не живут даже в Америке - к своей.
   Я вообще никогда не стремилась к материальному благополучию: наложило отпечаток военное детство, когда не было и не ожидалось вообще ничего.
   Тем более, что у меня в жизни есть такое, что и не снилось этим придуркам, рекламирующим свои серфинги, пирсинги, рафтинги, сайдинги и... вспомнила еще одно слово! - шоппинги. Вместе взятым.
   И вообще меня понесло сразу не пойми куда.
   А я хотела всего лишь сказать, что родилась в Ленинграде.
   Городе Ленина, как говорилось в путеводителях советских времен.
   И он в самом деле был его городом.
   Потому что изображения Ленина тут встречались буквально на каждом шагу. Если бы их распределить равномерно, они наверняка образовали бы полноценную геодезическую сетку.
   Я знаю про всякие эти сетки и знаки, поскольку родилась в семье геодезистов.
   Папина техническая профессия помогла ему выжить на войне: его призвали в инженерные войска, то есть в саперы. Он был ранен летом сорок первого, когда их часть наводила мост через какую-то реку, помогая отступать нашим беспомощным войскам. Ранен сразу и навсегда: осколком бомбы оторвало кисть левой руки. Увечье позволяло жить, но из действующей армии его комиссовали. Отец обладал сильным характером; он хотел воевать, и его все-таки оставили "на службе": перевели в тыловой штаб, где он корректировал карты укрепленных районов и других военных сооружений.
   Не будь папиного ранения, я росла бы сиротой: всем известно, что из призывов июня сорок первого с войны не вернулся никто.
   Но я опять забегаю вперед.
   Уже потом отец говорил, что я родилась в самый страшный год истории Советской страны. В год убийства Кирова, когда, давно подготовленная в недрах НКВД, развернулась пружина репрессий.
   И по рассказам мамы, у отца - безобидного инженера, выбившегося "в люди" из простой среды - под кроватью всегда лежал маленький чемоданчик. Со сменой белья, шерстяными носками и мешочком сухарей. На случай ночного ареста - почему-то в те годы людей забирали преимущественно ночью. Вероятно, чтобы не привлекать лишнего внимания.
   Впрочем, арестовать отца, не разбудив соседей было невозможно, поскольку наша семья занимала комнату в огромной коммуналке на улице Декабристов, неподалеку от Крюкова канала.
   Слава богу, отец уцелел в предвоенные годы. И с войны вернулся без левой кисти, зато с орденом и множеством медалей, полученных за разработки стратегических чертежей.
   И, как будто ничего не произошло, отец снова жил в доме на Декабристов - который обошла стороной бомбежка - и работал в своем прежнем геодезическом управлении. Давно наловчившись делать все одной рукой, спокойно доработал до пенсии.
   Папа был признан инвалидом великой отечественной войны первой группы, но в опустевшем после блокады городе ему не выделили отдельной квартиры.
   Точнее, он не пытался ее себе выбить.
   И родители дожили свой век в старой довоенной комнате...
   Отец был коммунистом, всегда бодрым и довольным жизнью.
   И несмотря на продолжающиеся репрессии, дела "кремлевских убийц" и черную славу Лидии Тимашук, невероятно уважал товарища Сталина. И портрет его держал над столом до самой своей смерти в восьмидесятом году...
   ...Ну вот. Я опять отвлеклась. Пишу историю своей семьи, вместо того, чтобы приступить к рассказу о себе.
   Я сейчас не пойму сама себя: то ли, совершив много попыток и принимаясь в очередной - теперь уже наверняка последний ! - раз стремлюсь оттянуть начало конкретного рассказа. В котором покажусь далеко не с лучшей стороны.
   То ли наоборот.
   Пытаюсь внушить себе, что родилась в обычной советской семье. Где сами корни не обещали ничего патологического. И детство проходило так же, как у всего моего поколения.
   Чтобы потом понять: как произошло со мной то, что перевернуло жизнь? И превратило меня в тайного маргинала.
   В монстра, веками отторгавшегося человеческой цивилизацией.
   В такое чудовище, от которого отвернулись бы все: родители, друзья, коллеги, даже бывшие одноклассницы... - узнай хоть часть того, что с определенного момента стало составлять основу моей жизни.
 
2
   ...О боже мой...
   Ну никак не удается мне выйти на прямую своего повествования.
   Сначала на целых две страницы растянулось вступление, которое я рассчитывала вместить в пару абзацев.
   А краткая предыстория моего существования, понесла меня вовсе назад, к военным годам и судьбе отца; и я уже не знаю, как выпутаться из этого наложения времен и событий.
   Ну что поделать, если бог не дал мне литературного таланта.
   Впрочем нет! Упоминание бога есть пустая присказка, наша семья была стопроцентно атеистической. И я никогда не верила. Не могла верить сначала как пионерка, потом как комсомолка, потом уже как просто образованный человек, хоть и живущий среди бесчисленных соборов.
   Уже теперь, когда начинаешь осознавать, что жизнь прожита, возникают-таки предательские мыслишки: может бог-то есть?..
   И не так глуп был великий русский физиолог, академик Иван Петрович Павлов, который до самой смерти ходил молиться в церковь, что стояла у начала Невского проспекта, на краю нынешней площади Восстания. Как кое-что понимал и боготворимый моим оптимистом отцом Генералиссимус, не велев трогать этой церкви - при условии, что девяносто процентов остальных храмов Ленинграда были преобразованы в музеи или заколочены - до конца жизни великого ученого.
   А потом, естественно, церковь закрыли. Точнее, превратили в наземный вестибюль одной из первых Ленинградских станций метро.
   О господи. Вот теперь меня унесло в рассказ об академике Павлове.
   А хотела-то я сказать всего лишь, что даже мысленно не имею прав упоминать имени бога - безотносительно того, существует он, или нет.
   Потому что за деяния мои от меня отвернулся бы не только христианский бог, но даже последний захудалый божок дикарского племени.
   Сказать надо так: природа не наградила меня литературным даром.
   Я поняла это сейчас, когда попыталась изложить все аккуратно.
   Это тем более странно, что я никогда не была болтливой. Даже с пациентами своими не разговаривала дольше положенного.
   Но стоит взять бумагу, как мысли начинают расползаться и их не собрать в линию.
   Сейчас я уже жалею, что изорвала первый вариант записей.
   Лучше бы оставить все, как есть.
   Но никуда не денешься. Те клочки давно сгинули.
   А я во что бы то ни стало хочу написать обо всем.
   Поэтому предпринимаю последнюю попытку.
   Делаю глубокий вдох.
   И приступаю заново.
   Со следующей главы.
 
3
   Итак.
   Все сначала.
   Родилась я в одна тысяча девятьсот тридцать четвертом году.
   В городе Ленинграде, в семье геодезистов. Точнее, картографов.
   Нынешнее поколение вряд ли представит, каким могло быть мое довоенное детство.
   Признаюсь честно, что и сама я помню его с трудом.
   Остались смутные обрывки.
   Не слишком радостные, честно говоря.
   Напряженные лица взрослых, скрип ночных тормозов под окнами.
   Какие-то недоговорки и окаменевшие лица на кухне.
   И то ли оставшиеся в реальных воспоминаниях, то ли возникшие из впитанной во взрослом состоянии информации белые полоски с синими печатями, по утрам появлявшиеся на дверях соседских комнат.
   И страх.
   Страх, страх, страх...
   Он пронизывал Ленинград от мозга, смешиваясь с кошачьей вонью его старых подъездов и составляя ауру великого города. Настолько мощную, что я помню ее даже сквозь бессознательный детский туман.
   Было, конечно, и что-то светлое.
   Какие-то медведи и воздушные шарики.
   Демонстрации на площади с высоким ангелом, вознесшим мраморный крест выше красных флагов.
   Усатые портреты, хорошо видные с плеч несущего меня отца.
   Приветственные взмахи с трибун.
   Обволакивающая все медная победная музыка...
   Но и все это было неожиданно перечеркнуто самым сильным впечатлением детства.
   Которое стерло все предыдущие.
 
4
 
   Грохочущая целыми днями из квадратных уличных репродукторов новая - странная и страшная песня.
"Вставай, страна огромная..."
   Суета и руки мамы, что-то сующие мне, ее растрепанные волосы и невнятные слова.
   Свинцовые волны не то озера, не то широкой реки.
   Небольшой паром, набитый маленькими детьми, среди которых я, семилетняя, ощущала себя взрослой.
   Полощущееся над нами серое полотнище с огромным красным крестом.
   Тарахтенье двигателя, клочки сизого дыма и невероятно медленно удаляющийся берег.
   Еще один такой же корабль, медленно ползущий рядом с нашим.
   И непонятно откуда возникший вой.
   Падающий с неба крест чужого самолета.
   Черный крест, гораздо больший того, что держал ангел на Дворцовой площади.
   Пронзительный свист и закипевшие фонтанчики чем-то вздыбленной воды.
   Треск рвущейся парусины, повисающей лохмотьями с остатками красного креста.
   И ни с того ни с сего разваливающаяся палуба. Отлетающие коричневые щепки, смолистые с оборотной стороны, вместо которых оставались ровные черные дырки с белыми хвостами, источающие внезапный запах сосны.
   И неистовые, непонятные, никогда не слышанные мною слова высокого матроса в насквозь пропотевшей тельняшке. Который стоял, вращая перед собой какое-то устройство, напоминающее несколько соединенных вместе дровяных водогрейных калориферов - наподобие того, что остался в темной ванной нашей квартиры на Декабристов. И что-то выискивал в небе сквозь большое проволочное перекрестье.
   Перекрывая страшную ругань матроса, ребристые трубы бросали в небо цепочки огня.
   А вниз, рассыпаясь со звоном, откуда-то летели красивые желтые металлические бутылочки.
   Я подползла и схватила одну. Но бутылочка оказалась такой горячей, что я тут же выпустила ее с криком. А на пальцах остались два красных пятна.
   Страшный самолет пролетел над нашими головами - я увидела кресты поменьше. Белые, четко отчеркнутые на концах крыльев.
   И все стихло. Вроде бы насовсем.
   Но я, бывшая уже разумной и вообще непонятно почему отправленная мамой именно этим паромом, увозившим детсадовцев, видела, что, описав полукруг, самолет круто уходит в небо.
   И поняла, что он вернется.
   Мне хотелось спуститься куда-нибудь, забиться в трюм - то есть это теперь я знаю морское слово "трюм" - вниз, в темноту, чтобы ничего не видеть и не слышать.
   Но я вдруг поняла, что самое безопасное место на этом несчастном корабле - на носу, среди перекатывающихся отстрелянных гильз, рядом с окаменевшим матросом.
   Который, крепко держа ручки своей чудовищной батареи и закусив ленточку бескозырки, внимательно следил за небом.
   Я-то не видела ничего поверх голов, толчеи, и корабельных надстроек.
   Но знала, что самолет в самом деле возвращается.
   Снова раздался пронзительный вой.
   Два раза грохнуло впереди справа - и вытянув шею, я с детски отстраненным ужасом увидела, что на месте парома, шедшего рядом, возникло облако огня, черного дыма и очень медленно взлетающих в серое небо обломков. Следом, поглощая все, поднялась гора воды. Потом нехотя опала, рассыпалась равнодушными брызгами.
   Не оставив после себя ничего.
   Ни огня, ни дыма, ни даже каких-нибудь обрывков...
   Наш корабль упорно полз вперед.
   Самолет пронесся мимо.
   Не над нами, а сбоку.
   Над пустым местом, где только что шлепал второй паром.
   Но матрос почему-то не стрелял...
   ...То есть это теперь, своим взрослым сознанием, я употребляю в детских воспоминаниях слова типа "стрелял", "самолет" и так далее. А тогда я была маленькой девочкой, меня не водили даже на фильм про Чапаева, и я не думала, что на войне стреляют и убивают. Я вообще не знала слово "стрелять". А мысль о том, что меня могут убить - то есть я вдруг перестану существовать - не могла прийти мне в голову...
   ...Я просто видела, как матрос смотрит на пролетающий самолет, нестерпимо блестящий стеклом кабины, но батарея молчит.
   Хотя костяшки его пальцев, сжимавших шершавые ручки управления, побелели от напряжения.
   Вой, медленно затихая, опять таял в высоте.
   И я подумала, что так будет продолжаться сколько угодно раз.
   Пока на воде останется хоть кто-то живой.
   Я скорее угадывала, чем видела, как черный самолет совершал очередной подъем, чтобы развернуться.
   Он вынырнул из серой пустоты очень низко и шел прямо на нас, с каждой секундой увеличиваясь в размерах.
   Жутко закричали сопровождавшие женщины, хватая ничего не понимающих детей и неловко пряча их под себя.
   Крест приближался.
   Матрос не выпускал черной ленточки из зубов.
   И вдруг батарея ожила.
   Она бросала не прерывистые цепочки.
   Гремело так, что у меня заложило уши - вперед летели четыре струи железного огня.
   Летели отчаянно - туда, откуда падал на нас черный самолет.
   Не знаю, что случилось.
   Наверное, фашистский летчик не ожидал внезапного отпора от ничтожного суденышка, полного детей: ведь на только что потопленном пароме не имелось даже пулемета - и не выдержал, взмыл, не успев приблизиться. А возможно, он решил не рисковать заходом в лоб; поднявшись и развернувшись еще раз, упал бы на нас с кормы, откуда отчаянный матрос его бы не достал, потому что мешала надстройка.
   Так или иначе, остро блеснув в мутном свете какими-то деталями, самолет вздыбился почти вертикально. Так близко, что я увидела его брюхо, выкрашенное в светло-голубой цвет.
   Четыре огненных струи уперлись в это брюхо, удерживая его на месте.
   Все заняло доли секунды.
   В воздухе неожиданно возникло черное облако - и тут же потянулось в сторону, растягиваемое уходящим самолетом.
   Страшно дымя и покачиваясь, он пытался набрать высоту в развороте.
   Видимо, уже не думая о нападении, фашист стремился вернуться на базу.
   Все, как завороженные, смотрели в небо.
   Десятки глаз, не вполне понимавших суть происходящего, жгли уходящий самолет сильнее, чем пулеметные очереди.
   Вот немец снова оказался впереди нас. И уходил куда-то вправо, уже не поднимаясь.
   Сквозь дым теперь пробивался темно-красный огонь.
   Вдруг из него выпало вниз что-то черное.
   А через пару секунд в небе вспыхнул серый купол, под которым темнела человеческая фигурка.
   Самолет продолжал куда-то лететь, снижаясь все быстрее. Не успев коснуться воды, он взорвался, разлетелся сразу во все стороны, превратился с огненный шар - почти такой же, как уничтоженный паром с детьми.
   Парашютист спускался почти неподвижно.
   Как понимаю я теперь, нас переправляли через Ладожское озеро. Которое контролировалось немцами или финнами. Летчик собирался опуститься в воду, надуть спасательный жилет и спокойно колыхаться на волнах, ожидая присланный гидросамолет или быстроходный катер.
   Только ему, опьяненному расправой с первым пароходом, стоило сделать затяжной прыжок. А не висеть в воздухе вблизи от нас.
   Уши мои прояснились.
   И я опять слышала голос матроса.
   Он опять ревел что-то на непонятном языке, в котором я различала только слово "мать".
   И разворачивал батарею поперек судна.
   Невероятно тщательно прицеливался.
   И наконец хлестнул огнем.
   Не ожидав больше стрельбы, завизжали маленькие дети, заголосили воспитательницы.
   А я хранила спокойствие.
   Я давно поняла, что рядом с матросом безопасно.
   И то, что он сейчас делает, нужно.
   Необходимо.
   Без этого нельзя дальше жить.
   Я не успела увидеть мгновенные трассы очередей.
   Но обладая превосходным зрением, заметила, что под серым куполом осталась лишь верхняя половина человека.
   Задранные руки и черная точка головы.
   Пулемет ударил еще раз.
   Парашют опал, и обрубок фашистского летчика, кувыркаясь, полетел вниз. И исчез в волнах, не подняв всплеска.
   Матрос опустил рукоятки.
   Сдернул с головы бескозырку и жадно утер ею свое широкое, красное, потное лицо.
   И больше я уже не помню ничего конкретного.

[salehard]

5

   Прямо на пароме у меня случился нервный шок с потерей сознания и последующим медленным возвращением в себя. В те годы это именовалось "горячкой".
   После которой все вроде сгладилось.
   Но эти страшные минуты, динамичные и статичные одновременно - как в кино, когда обрывается пленка - запомнились навсегда.
   И хотя мне было всего семь лет и я еще не понимала устройство человеческого бытия, в тот день подсознательно поняла, что жизнь не бесконечна. А может оборваться в любой момент.
   Это недетское открытие переросло потом во взрослый постулат.
   Надо спешить жить, если хочешь чего-то успеть...
   ...На той стороне меня определили в детский дом.
   Где через некоторое время меня отыскала мама.
   Без проблем эвакуировавшаяся на одном из поездов - как я понимаю, лишь неразумный страх вынудил ее отправить меня вперед, на гораздо более опасном пароме.
   Больше мы не расставались и дальше все пошло своим чередом.
   Если можно так выразиться про неустроенное военное детство.
   Мы эвакуировались на восток, осели в уральском городке, где я на следующий год пошла в школу.
   Про этот период жизни рассказывать нечего. Он не запомнился ни плохим, ни хорошим.
   Осталась лишь память постоянного напряжения и ожидания, томившего при слушании сводок Информбюро.
   О том, что папа жив, тяжело ранен, комиссован и служит в тылу, нам стало известно почти сразу.
   С окончанием войны мы вернулись в Ленинград.
   Почти одновременно: мы с мамой из эвакуации, папа со службы.
   В сильно обезлюдевшем Ленинграде пустовало множество квартир.
   Возвращенцам давали ордера на вселение, если их жилище оказывалось разбомбленным.
   Как ни странно, наш старый дом на улице Декабристов, в котором я родилась до войны, остался невредим - кажется, я об этом уже упоминала.
   Мы поселились в той же коммуналке и даже в прежней комнате.
   Все вернулось на круги своя.
   Только соседи изменились: кто-то умер в блокаду, и на их место заселили новых.
   Я без всяких проблем окончила среднюю школу и пошла в медицинский институт.
   Выбор оказался твердым и продиктованным волей обстоятельств.
   Я подумала, что если бы на фронте нашелся полевой лазарет с хорошими хирургами, то папе успели бы пришить кисть. И пусть бы она функционировала не полностью, но все-таки с такой рукой лучше, нежели вовсе без руки.
   Поэтому я решила стать хирургом, чтобы в будущем спасать людей в таких ситуациях: о том, что война скоро повторится, не сомневался никто.
   Поскольку училась я неплохо, то поступила в институт легко.
   Правда, в хирургической специализации мне отказали, заявив, что это тяжелая мужская работа.
   И я училась на простом лечебном факультете.
   С перспективой стать врачом в больнице или участковым терапевтом.
  
6
   Я вышла замуж в девятнадцать лет.
   В пятьдесят третьем году.
  
7
   В год, когда умер Сталин.
   Это событие я помню отчетливо: казалось, над страной упала вечная ночь.
   Отец ходил, как в воду опущенный; он не верил в будущее вообще. Всерьез полагая, что история СССР закончилась со смертью усатого Генералиссимуса.
   Я никогда не интересовалась политикой.
   Но даже я чувствовала, что грядут перемены.
   Сейчас в те настроения верится с трудом; ведь нынешняя молодежь предпочтет пить пиво вместо похорон собственного дедушки.
   Но тогда мы, ленинградские студенты, целыми компаниями ехали в Москву - хоронить вождя.
   Не избежала этой участи и я. Тем более, я все-таки выросла в коммунистической идейной семье - и не съездить за каких-то шестьсот пятьдесят километров казалось смертным грехом.
   Весь город устремился на Московский вокзал; места в единственной приличной "Красной стреле" были раскуплены мимо кассы. Дополнительно пускали какие-то жуткие, почти товарные поезда - и забившись туда, в паровозном дыму и смятении я с толпой сокурсников устремилась в Москву.
   Разумеется, на похороны мы не попали.
   К счастью, поскольку, по тайным рассказам очевидцев, там произошла ужасная давка, сравнимая с Ходынским полем и коронацией императора Николая Первого.
   Мы пошарахались по Москве, то и дело поворачивая назад под суровые окрики энкэвэдэшников: весь город был перегорожен на сектора, через которые не имелось хода без пропусков.
   Мы уже и сами не знали зачем сюда приехали.
   Помню, я была настолько огорчена, что не смогла увидеть вождя в гробу, что даже всплакнула украдкой от подружек. Впрочем, всеми владело сходное чувство.
   Вот так шлифовались наши умы в той эпохе.
   Зато в этой опасной толчее я совершенно случайно познакомилась с парнем. Его звали Виталий, и он обладал роскошными черными кудрями. Он тоже приехал на похороны Сталина из Ленинграда - правда, учился в Университете.
   И был физиком: в те времена уже начинался рассвет эры физиков.
   Мы разговорились естественно и просто. Виталий оказался энергичным, умным и привлекательным.
   Возвращались мы разными поездами, но договорились о встрече в Ленинграде.
   Не придумав ничего лучшего, как увидеться около Исаакиевского собора.
   Виталий был столь великолепен даже в неприветливой Москве, что едва расставшись с ним, я уже сомневалась, что он придет.
   Ведь в Ленинграде имелось очень много девушек - гораздо больше, чем парней. Тем более, таких красавцев, как мой новый знакомый.
  
8
   Однако он пришел.
   Мама моя не сильно следила за своей внешностью: комсомольским образом выйдя замуж за такого же простого отца, она сразу поставила крест на женской жизни.
   Сомневаюсь, что после моего рождения они занимались сексом.
   Точнее, не сомневаюсь: конечно, уже не занимались.
   И не из-за меня, с которой приходилось жить в одной комнате. Последующая жизнь убедила, что в интимных отношениях поколение родителей просто не испытывало необходимости. Я не знаю, где крылась истинная причина. Скорее всего, их темперамент был подавлен коммунистическим гнетом. Тем более, предыдущая христианская ханжеская нравственность утверждала, что плотские отношения греховны и могут быть оправданны лишь продолжением рода. Это отрицание секса как самоценного явления в русской культуре легло базой под мораль строителя коммунизма.
   С точки зрения современной молодежи и даже людей среднего возраста поколение моих родителей кажется полностью обделенным, а их жизнь даже не черно-белой, а монотонно серой.
   Но иногда я думаю, что они, освобожденные от зова плоти, были гораздо свободнее и счастливее, чем к примеру, мы.
   Мы нуждались в сексе - хотя в СССР само это слово носило неприличный оттенок - но не имели нормальных условий...
   ...Вот, я опять отвлеклась, хотя обещала этого не делать.
   Я просто хотела сказать, что в отличие от мамы, иногда смотрелась в зеркало.
   И в общем находила себя довольно красивой.
   У меня были светлые, густые, слегка вьющиеся на концах волосы и серые глаза. Остального я никогда как следует не рассматривала: девушке-комсомолке считалось неприличным любоваться своим бюстом и формой ног. Но тем не менее, когда нас водили на физкультуру в недавно восстановленный бассейн, я сравнивала себя с сокурсницами и видела, что моя фигура совершеннее и изящнее многих. Что подтверждали красноречивые взгляды сокурсников, которые я на себе ловила.
   В общем, Виталий пришел, хотя и не видел меня в купальном костюме.
   И сразу, сходу, пожав руку при встрече, меня поцеловал. Причем по-настоящему.
   Для этого ему пришлось не наклоняться, а чуть привстать на цыпочки: единственным недостатком моего знакомого оказался его малый рост. Я возвышалась над ним. Тем более в "лодочках" на каблучках.
   Поцелуй в губы при первой встрече ошеломил меня своей наглостью, выходящей за пределы разумного.
   От этого хотелось убежать.
   Но... Но Виталий мне нравился.
   Несмотря на то, что он был иногородним.
   Правда, откуда-то из Ленобласти - из Тосно, Выры или Кингисеппа, уже не помню - но не имел ленинградской прописки и жил в общежитии.
   Даже это меня не останавливало.
   Несмотря на одинаковый со мной возраст, в нем ощущалась потаенная мужская сила. Какой я не видела в окружавших меня сокурсниках. Знающих все тонкости строения человеческого тела, однако не вызывавших во мне ничего своей робостью, спрятанной под цинизмом.
   Имелись среди сокурсников и фронтовики. Старше меня на шесть-семь лет, до сих пор носившие военную форму без погон. Они казались мне насколько старыми, что я не воспринимала их как мужчин.
   Но разговор сейчас не о моих сокурсниках, а о Виталии.
   Если бы я, ошарашенная, убежала после наглого поцелуя, наша связь оборвалась бы, не начавшись.
   Однако он мне слишком нравился. Несмотря на маленький рост.
   Видимо, и я ему понравилась не на шутку, и он обрушился на меня, как ураган.
   Многими годами позже я отметила закономерность: чем ниже мужчина, тем он напористее. И наоборот.
   В общем, смирившись, я принимала от него все.
   Мы встречались каждый вечер и до изнеможения слонялись по городу: наш роман вступил в точку наивысшего развития в период белых ночей.  

[salehard]

9

   И вот одной такой ночью разведенные мосты заперли нас на Васильевском острове. Думаю, Виталий подгадал специально: ведь он учился и жил именно там.
   "Переждать до утра" мы отправились к нему.
   В известное общежитие N 8 Ленинградского государственного университета, располагавшееся на улице Детской, что отходила от Среднего проспекта возле Дворца культуры имени С.М. Кирова, отстроенного перед войной и уцелевшего от бомб.
   А дальше все развивалось по примитивному и, вероятно, отработанному сценарию.
   Перед подходом к общежитию Виталий сунул мне какую-то книжечку. Я машинально ее раскрыла, увидела фотографию белокурой девушки - и поняла, что это чей-то студенческий билет. Я поразилась, насколько тщательно все планировал Виталий. Спланированность стала еще более очевидной, когда он привел меня к себе. В грязную и обшарпанную комнату, где стояло шесть коек. То есть три плюс три, в два этажа.
   Но соседи в эту ночь отсутствовали. Все, как один.
   Я села на какую-то кровать, которая предсмертно заскрипела.
  -- Я сейчас чайник принесу, - сказал Виталий и пошел к двери.
   Но вместо того, чтобы выйти, повернул в замке ключ.
   За мутными, немытыми с довоенных времен окнами белая ночь старалась
   превратиться в день.
   Я уже знала, что меня сейчас ждет, но не боялась и даже не противилась.
   Точнее... Если бы я была принципиально против готовящегося события, я бы просто не пошла к нему в общежитие.
   Но я пошла.
   Зачем?
   В общем-то, сама не знаю.
   Виталий, конечно, мне нравился. Но не настолько, чтобы заняться с ним сексом.
   Впрочем, я использую современный лексикон; тогда это слово было незнакомо советским комсомольцам.
   Не настолько, чтобы лечь с ним в постель.
   В постель я не торопилась. Ни к Виталию, ни к кому бы то ни было иному. Мое время еще не подошло. И я о том даже не думала.
   Но сейчас чувствовала, что мне все равно. Лечь так лечь, с ним, так с ним...
   Я была медиком. И успела досконально изучить человеческое тело.
   И знала: все, что в прозе и стихах стыдливо остается за строчками или называется эвфемистическими заменами, имеет четкие латинские названия: mons pubis, labiae pudendum majorum et minorum, glans clitoridis, vestibulim vaginae, hymen, corpus cavernosa, glans penis...
   Латинские термины, обозначавшие части органов, игравших главную роль в акте любви - мною ни разу не испытанном - сводили на нет все таинство...
   Меня влекло любопытство, не более.
   Без лишних предисловий, целуя судорожно, Виталий принялся меня раздевать.
   Я все-таки слегка сопротивлялась, как полагалось приличной советской девушке.
   Когда на мне не осталось почти ничего, произошла заминка.
   Виталий никак не мог расстегнуть мой лифчик - из чего я сделала вывод, что он далеко не так опытен по женской части, каким казался.
   Вздохнув, я высвободила свою грудь сама.
   И тут, на скрипучей койке, над которой нависала другая, трясясь в такт и угрожая рухнуть, он меня дефлорировал.
   Еще раз приношу извинения.
   Но я врач.
   И мне легче употреблять медицинские термины, которые существуют для всех частей и функций человеческих тел.
   Мне проще сказать "дефлорировал", чем объявить ханжески, что он "лишил меня девственности"; мужской орган назвать половым членом, а не мечом горячей плоти. "Влагалище" предпочтительнее "пещеры страсти"; "сперма" приятнее "сока любви" - и так далее.
   И еще отстраненнее все звучит на латыни. Правда, я уже подзабыла правильное написание некоторых названий. Ведь все-таки я не гинеколог и не уролог, а простой терапевт.
   Поэтому прощу заранее извинить за все, что вы прочитаете впереди. Потому что там этого предстоит гораздо больше.
   В общем, он дефлорировал меня. То есть именно лишил девственности.
   Правда, произошло это не сразу. Вышла еще одна заминка, рожденная моей любознательностью.
   Я очень любила свою врачебную специальность. И хотя не строила планов стать великим врачом, знала много.
   Единственным пробелом в моих знаниях был мужской penis.
   Да, как это ни смешно, но я - будущий врач - плохо представляла данный орган в действии.
   Сейчас это покажется странным. Но в послевоенные времена царила невероятно строгая нравственность, насаждаемая коммунистами. Слова "порнография" мы не знали. Конечно, мужской совокупительный орган изучался в разделе "Мочеполовая система" учебника анатомии человека. Я знала, что он состоит из corpus cavernosum и corpus spongiosum, довольно сложно устроенной glans penis и pars spongiosa, который проходит по нижней части. В обычном состоянии последняя мягкая штука служит трубкой, сквозь которую вытекает моча. Однако перед коитусом penis приходит в состоянии эрекции: где-то внутри закрывается клапан, прекращающий отток крови из corpusae cavernosum et spongiosum. В результате они наливаются, увеличиваясь в размерах и придавая всей конструкции жесткость, достаточную для того, чтобы достаточно глубоко проникнуть в vagina и извергнуть туда семя. Которое вырабатывается в testes, расположенных в scrotum у radix penis.
   Так было написано в учебнике. И даже нарисовано.
   Но я не понимала одного.
   Картинка изображала penis в неэрегированном состоянии. Иначе говоря, он свисал вниз.
   То же самое я наблюдала у трупов, которые мы препарировали.
   Я знала, что совокупительный орган вместе со scrotum прикреплен к mons pubis.
   И как я ни пыталась напрячь скудное воображение, не могла представить - как, как, как ?! Как эта штука, даже сделавшись жесткой, занимает положение, позволяющее войти в женское vagina ? Которое расположено совсем под другим углом?
   Рисунков эрегированного мужского penis нигде не имелось. И на лекции данный момент был упомянут вскользь - как я понимаю, в те годы ханжеская мораль с удовольствием бы вообще исключила половую систему из курса.
   Спрашивать у сокурсников я стеснялась. Надеясь, что рано ли поздно узнаю сама.
   И вот случай пришел, и я наконец смогла увидеть мужской половой орган в рабочем состоянии.
   Поэтому когда Виталий, едва не оборвав от спешки пуговицы, разделся сам, я протянула руку и взяла его penis.
   Чтобы понять, что он из себя представляет.
   Corpus cavernosum и corpus spongiosum надулись до предела; под пальцами возникло ощущение чего-то абсолютно твердого. Но их форма была такова, что весь орган неожиданно приподнялся вверх. Я ощупала scrotum - тоже раздувшуюся, как кожаный шар. И мне показалось, что penis отнюдь на прикреплен к mons pubis. Запустив руку дальше, я заметила что scrotum висит, как яблоко, насаженное на изогнутый прут. Казалось, radix penis уходит глубоко в perineum. На самом деле, вероятно, это напряглись внутренние мышцы, прикрепленные фасциями к тазовым костям. Но благодаря сложной конструкции penis уверенно "встал" в рабочее положение. Я еще раз поразилась его невероятной твердости. Однако, пальпируя любопытный предмет, обнаружила мягкую область, на нижней стороне - от radix до самой glans penis. И поняла, что именно там под кожей прячется полый pars spongiosa. Я восхитилась догадливости природы, которая проложила главную трубку практически снаружи, чтобы ее не зажало при эрекции.
   Я изучала живой penis с таким интересом, как делала бы это на практическом занятии в институте. Совершенно забыв - и даже не волнуясь - что через несколько секунд он должен войти в меня. Виталий постанывал: каждое мое прикосновение, вероятно, доставляло приятные ощущения. Он, конечно, принял меня за опытную девушку - и наверняка разом оказался бы ни к чему не способным, признайся я, что поглощена профессиональным интересом медика.
   Размеры и положение ствола стали понятными. Теперь я просто гладила penis, осязая его тонкую натянутую кожу - мягкую и шелковистую на dorsum и совершенно иную по бокам и внизу, где под ней отчетливо прощупывались какие-то бугорки, вены и вздутия. Мне казалось, этот орган раздут изнутри невероятным давлением и живет самостоятельной жизнью, как отдельное живое существо. Вздрагивает, пульсирует, шевелится. И вот-вот лопнет. Как непохоже было это на те мягкие, безвольные отростки, что я представляла себе прежде...
   Я понимала, что Виталий изнемогает.
   Но не могла прерваться на полпути. Пробежав пальцами, я наконец добралась до glans penis. Которая обнажилась полностью, поскольку натянутая эрекцией preputium отошла назад. Я нашла frenulum, удерживающую обратный ход preputium, и начинающуюся около нее щель, из которой сочилась янтарная капля смазки. Нажав на glans penis двумя пальцами, я раздвинула эту щель, открыв полукруглую fossa navicularis urethrae, на дне которой виднелось темное ostium uretrae externum. Теперь все было ясно.
   Виталий дрожал, доведенный до безумия.
   И наконец я поняла, что пора дать ему подарок.
   Я лежала навзничь. Неистово жуя мои груди, он вошел решительно, но в общем не грубо.
   Боли я почти не ощутила: видимо, моя hymen была небольшой, а его penis не слишком толстым.
   Он лежал на мне, совершая фрикции и сопя, а я смотрела в потолок - точнее в грязный сетчатый низ койки второго этажа, и думала о том, сумею ли сдать предстоящий экзамен по топографической анатомии.
   Мне не было больно. Но и удовольствия я не испытывала.
   Впрочем, его не следовало ждать от первого раза. Правда, в моменты, когда он загонял свой penis до предела и scrotum мягко ударяла мою perineum, эти удары вызывали что-то почти приятное.
   Возможно, Виталий при всей словесной опытности был неумелым любовником. И не старался принести мне удовольствие. Скорее всего, он даже не думал о том, стремясь насытиться сам.
   Но это меня не угнетало. Потому я не ждала ничего особенного от первого в жизни полового акта. Меня радовала мысль, что я приятна нравящемуся парню, не больше. И я могла думать о постороннем.
   Я думала, например, о выяснившемся факте: природа наградила меня достаточно широкими костями малого таза. Согласно учебнику, сплошь и рядом встречались случаи, когда у нормально сложенных девушек проходы через vagina к uterus настолько сжаты тазовыми костями, что для них болезнен и почти невозможен даже коитус, не говоря уж о родах, которые требуют кесарева сечения. По тому, как легко вошел в меня Виталий, я поняла, что с малым тазом у меня порядок. И насчет будущих родов беспокоиться не стоит.
   В отличие от другой девушки на своем месте, я не боялась нежелательной беременности.
   Хотя в те времена эта тема тоже относилась к разряду запрещенных, и даже мама никогда не касалась ее в разговоре, но я неимоверно чутко ощущала процессы, идущие в своем теле.
   Как только у меня установились регулярные менструации, я точно знала, когда могу забеременеть, а когда - нет. Понятия не имею, откуда взялось это чутье - подобное звериному, заставляющему самку одиночных хищников допускать самца только в благоприятные для оплодотворения дни.
   Сегодня день был абсолютно безопасным, и я лежала под Виталием спокойно. Желая, чтобы он поскорее испытал оргазм и изверг semen: все-таки разорванная hymen через несколько минут начала саднить, как небольшая царапина.
   После семяизвержения я могла встать и отправляться в сторону дома. К разведенным мостам.
   К моему удивлению, Виталий оказался порядочней, чем я думала.
   Разумеется, я абсолютно ничего не знала о природе мужского оргазма. Но по нарастающему пыхтению догадывалась, что Виталий к нему близок.
   Однако в самый последний момент он выдернул свой окровавленный penis и, помогая себе рукой, слил мутно-белую, неожиданно горячую semen на мой mons pubis. Конечно, такая мера не несла гарантии. Частично запутываясь в волосах, жидкость медленно потекла обратно в perineum. Она могла сползти и к vagina, где энергичные сперматозоиды, ожив в кислой среде, устремились бы к опасной области ostium uteri.
   Но сегодня меня это не волновало.
   Выдоив из себя последние прозрачные капли, Виталий отвалился. Тяжело дыша и потеряв ко мне интерес.
   В те времена душевых не имелось даже в квартирах, поэтому я не стала спрашивать, где можно подмыться в этом старом, вонючем общежитии.
   Не найдя ничего, чем хотя бы обтереться, я просто размазала по себе его semen, смешанную с моей девственной кровью.
   Потом натянула трусы и все остальное.
   Виталий лежал, обессиленный.
   Кажется, он даже не понял, что меня дефлорировал. Ведь я не кричала от боли и не пыталась его вытолкнуть. Наверное, он решил, что я отдалась ему в разгар менструации. И теперь досадовал, что я не предупредила его и он вынужден был сломать себе наслаждение последних секунд, выдернув несчастный penis.
   Одевшись, я попросила довести меня до вахты.
   Еле живой, он поплелся со мной.
   Но все-таки остался мужчиной.
   Он проводил меня по Васильевскому острову, уже проступающему сквозь тающий туман белой ночи, потом перевел через мост и сопровождал дальше, до самого дома.
   Я медленно шагала рядом с ним.
   Мы молчали.
   Каждый шаг отдавался слабой, почти приятной болью в области vestibulim vaginae. Там, где целых девятнадцать лет - и еще вчера вечером ! - находилась моя hymen. А сейчас остались carunculae hymenales, слегка кровоточившие, как положено свежим ранам.
   Волосы на моем mons pubis слиплись от его засохшей semen и больно потягивали кожу на ходу.
   Я слушала эти ощущения и они казались приятными.
   Потому что сегодня я стала женщиной.
   И неважно, что все произошло в грязном послевоенном общежитии. Что я сама не испытала ничего.
   Я вышла оттуда в новом качестве.
   И в то утро я была неизмеримо благодарна напористому Виталию, отважившемуся на дерзкий шаг.
   Даже если проба моего vagina составляла единственную цель нашего романа и с наступлением дня он исчезнет, как призрак из сна.
   Все равно, прощаясь у подворотни нашего дома - где, вросшие в асфальт, торчали покосившиеся тумбы столетней коновязи - я долго и жадно целовала его в губы.
 
10

   Я вошла незамеченной.
   У меня имелись ключи от замков нашей коммунальной квартиры, а внутреннюю задвижку давно не закрывали.
   Сбросив туфли-лодочки, я босиком прокралась в ванную.
   Грязную и темную, с водогрейной колонкой на дровах и небольшим растрескавшимся зеркалом.
   Сначала быстро застирала трусы от пятен.
   Потом подмылась холодной водой. Убедилась, что кровь больше не идет.
   Чтобы не испачкать простыни и не напугать маму, я все-таки сунула между ног кусок ваты и легла спать в трусах. Других, чистых, из шкафчика за довоенной ширмой, где стояла моя кровать.
   Мама с папой спокойно спали.
   Она в глухой ночной рубашке, он в пижаме. Им было тогда лет по пятьдесят, но они давно забыли - а возможно, и не помнили - про свою интимную жизнь.
   Поздний приход дочери с прогулки во время белых ночей означал для родителей лишь романтику ожившего послевоенного города. Не больше.
   Я им завидовала.
   Ведь они в уме не держали, что их дочь несколько часов назад сделалась женщиной.
 
11

   Я не была развратной, ни даже чрезмерно чувственной. Скорее всю жизнь отличалась некоторой умственной холодноватостью во всем, что диктовало тело.
   Просто я пережила войну и видела смерть, падавшую на меня в образе черного самолета с крестами на концах крыльев.
   И знала, сколь эфемерна жизнь. Поэтому считала, что вопреки комсомольско-коммунистическим устоям, я должна попробовать все ее проявления.
   Даже если с этим низкорослым Виталием судьба отпустила всего один раз.
 
12
 
   На следующий день я еще чувствовала легкую боль при ходьбе. Которая
   напоминала вчерашнюю метаморфозу.
   Потом прошла и она.
   Первый в жизни коитус удовлетворил мое медицинское любопытство.
   Поскольку больше ничего я не испытала, то никакого желания продолжать половые отношения с Виталием не имела.
   С точки зрения нынешней шкалы созревания, я находилась на пике
   высшего расцвета. И должна была испытывать потребность в сексе непрерывно. Круглыми сутками, в любое время.
   Однако общий аскетический дух, царивший в стране и нашей семье как
   малой ее части, подавлял естественные желания.
   Даже собственные гениталии не вызвали у меня возбуждения.
   Хотя я знала их достаточно хорошо.
   В свое время, когда предстояло сдавать экзамен по соответствующему
   разделу анатомии, я изучала тему на себе. Выбрала час после занятий, когда не ожидалось скорого прихода родителей, сняла трусы и села на кровати, прижав колени к подбородку. Заранее пристроив на стул настольную лампу и небольшое круглое зеркальце.
   Я раздвинула себе labia majora pudendi, нашла clitoris и оценила его величину. Потом исследовала свои labia minora, открыла vestibulim vaginae, обнаружила ostium и ввела туда палец. Изменив положение тела и сильно растянув vestibulim vaginae, я увидела даже свою hymen - с которой вчера расправился Виталий. Дальше все тонуло в темно-розовом мраке. Исследование собственных гениталий доказало справедливость рисунков из учебника. Но при этом я не испытала возбуждения; мне не была приятной возня в своей rima pudendi. А прикосновение к glans clitoridis оказалось слегка болезненным даже сквозь preputium.
   В общем, для полноценной сексуальной жизни я еще не созрела.
   И случившееся между мной и Виталием следовало рассматривать именно  как медицинский эпизод.

[salehard]

13
 
   Однако ему, вероятно, эпизод понравился.
   Потому что через пару дней он снова нашелся: телефонов тогда не было, он просто переписал распорядок моих институтских занятий и знал, где меня найти.
   Издали я заметила, что на лице его блуждает нерешительное выражение.
   Ведь в ту ночь я не выразила никакой реакции. Я не сопротивлялась, но и не сказала ему ничего хорошего. И сейчас, ожидая меня, он весь напрягся, боясь услышать, что между нами все кончено. И так далее, как принято говорить в таких случаях.
   Мне же тот эпизод был безразличен. Виталий нравился по-прежнему, и порывать с ним я не собиралась.
   Я приветливо поздоровалась и поцеловала его, мы вышли на улицу - и  тут совершенно неожиданно Виталий предложил... выйти за него замуж.
   Это настолько ошарашило, что я не знала, что ответить.
   Меньше всего в те годы я думала о замужестве.
   Виталий мне нравился, это бесспорно. И мне было интересно с ним болтать. И гулять.
   Но я его не любила. А замуж, на мой взгляд, стоило выходить только по любви.
   Единственный наш коитус меня вообще ни к чему не обязывал. Поскольку я добровольно согласилась из чисто познавательных целей.
   И поскольку во время совокупления я не испытала приятных ощущений, то повторение акта не понуждало меня думать о замужестве.
   Поэтому я ничего не ответила.
   Мы погуляли обычными улицами, а при расставании я вернулась к его вопросу и сказала, что обещаю подумать.

14

  -- Тамара, не раздумывай! - всплеснула руками мама, когда вернувшись, я поделилась новостью.
- Выходи замуж немедленно, если предлагает.
   Вообще мы с мамой жили дружно. Я рассказывала ей про все свои школьные, потом институтские увлечения. Рассказала и про Виталия, как только мы начали встречаться.
   Разумеется, я ни намеком не обмолвилась о том, что уже "переспала" - согласно бытовавшему в те годы эвфемизму - со своим кавалером. Это известие могло иметь непредсказуемую реакцию. Поскольку мама жила в твердой коммунистически идейной убежденности о том, что всё - она даже избегала хоть каким-то словом именовать сами половые отношения - "всё", происходящее вне брака есть разврат. Что выходить замуж нужно девушкой, чтобы первая ночь - при этих словах она даже опускала глаза - была действительно первой. Иначе после свадьбы "будет нечего вспоминать".
   Бедная, несчастная - то есть счастливая в своей пропагандисткой зашоренности - мама! Наверняка она не знала даже тех медицинских слов, которыми я в мыслях именовала гениталии. И с отцом, вероятно, она совершала коитусы в кромешной темноте или даже в одетом состоянии...
 
15
   ...Много-много позже, в восьмидесятые годы по телевизору начались свободные передачи про отношения между полами. Вот тогда-то цивилизованному миру приоткрылось пещерное лицо наших интимных отношений. Сейчас, в новом потоке все забылось. Но я, отличаясь избирательной памяти, помню один из первых телемостов "СССР-США", посвященных половым проблемам.
   Помню женщину - которая, вероятно, не вполне понимала смысл своих слов, но оказалась носительницей абсолютной истины со своей неповторимой фразой "В СССР секса нет".
   И еще мужчину лет шестидесяти, который возмущенно кричал кому-то, доказывая недопустимость свободной эротики и приводя пример достойной, с его точки зрения, жизни:
  -- Вот я женат сорок лет - и ни разу не видел свою жену голой!
   Эти несчастные, убогие, лишенные главной радости люди напомнили мне тогда папу и маму.
   Хотя, как ни парадоксально их убожество оказывалось лишь внешним.
   Потому что сколько помню себя, папа и мама были абсолютно адекватны. Несмотря на то, что жили без секса. Их счастье базировалось на чем-то другом.
   А вот я сама в годы, когда шли те передачи, вела уже совершенно безумную сексуальную жизнь.
   Дикую и ненормальную. Такую, при котором само существование свелось к непрерывному сексу. Для которого, к сожалению, нашлись условия и возможности.
   Но... Счастливой я не была. Потому что в промежутки между занятиями сексом меня грызло черное, тяжкое сознание своей греховности. Непростимости всего, совершаемого мною...
   ...Меня опять унесло вперед.
   До всего этого мои записки еще дойдут.
   А сейчас я вспоминаю, как вышла замуж за Виталия...
 
16

   Мамина реакция ошарашила.
   Честно говоря, я хотела посмеяться вместе с нею над внезапно появившимся женихом.
   Но мама восприняла все серьезно.
  -- Не отказывайся. Тамарочка, - говорила она. - Ты посмотри, что кругом делается. Всех мужчин на войне убили. А кто не убит, тот ранен, причем похуже, чем наш папа. Еще немного пройдет - и кругом останутся одни женщины. Десять женщин на одного мужчину. Поверь, именно до такого доживем...
   Моя научно-геодезическая, далекая от проблем демографии мама по какому-то наитию предрекала грядущую половую судьбу СССР. Мне не верилось в ее слова, но все-таки и я признавала, что девушек у нас в институте больше, чем парней.
   Виталий маме понравился - заочно по моим рассказам. Не смутило ее даже то, что он иногородний и рано или поздно я должна буду уехать с ним по распределению. О том, что его можно прописать у нас, сделав ленинградцем, даже не говорилось. Отработка по распределению в течении трех лет являлась обязательной, как служба в армии, и уклониться от нее не имел права никто.
   В конце концов решили позвать Виталия в гости, чтобы познакомить с родителями, показать отцу и посмотреть на впечатление.
   Маме Виталий понравился и в живом виде. Он много и красиво говорил, умел сидеть за столом и вообще держался с достоинством образованного человека, сознающего свое будущее.
  -- Болтлив малость, - подытожил папа, когда мой жених ушел. - Да это не беда. Пройдет. Я в его возрасте еще не таким был.
   Этим подведя итог.
   Со дня смерти Сталина не успело пройти шести месяцев, как мы поженились.

[salehard]

Часть вторая
 
1
   Свадьба прошла бестолково и скромно, как у всех в те послевоенные годы. Я не запомнила приехавших из Тосно мать и сестру Виталия - отец его погиб на фронте - и больше не видела их никогда в жизни.
   Жить по-нормальному нам было негде.
   В "первую брачную ночь" мои великодушные родители отправились к сестре отца, жившей на другом конце города.
   Таким образом мама хотела обеспечить мне нормальные условия, при которых бы я, не стыдясь присутствия родителей за ширмой, лишилась девственности...
   Знала бы мама...
   Но ночью мы, конечно, воспользовались.
   За месяц после единственной попытки, в предсвадебных хлопотах и суете, мы ни разу не встречались в интимной обстановке. И Виталий, конечно. истосковался по моему телу. В течение ночи он совершил коитус четыре или пять раз. Может, даже больше. Потому что я по-прежнему ничего не чувствовала, мне хотелось спать, я толчками отключалась, потом просыпалась от его настойчивых фрикций в себе, и засыпала вновь, потом снова просыпалась и опять ощущала его penis в своем vagina, и не могла понять - был ли перерыв между этими актами...
   К утру у меня побаливала perineum, и внутри все горело. Несмотря на то,  что я успела шепнуть, что сейчас безопасный период и можно спокойно "делать это" в меня. Semen очень быстро высыхала, не оставляя хорошей смазки. Да и Виталий поустал; его penis стал до половины красным и уже не твердел, когда я брала его рукой, и послюнив палец, раздражала распухшую frenulum preputii.
   В общем, за эту ночь - говоря языком современных подростков - мы натрахались, как хорьки. Хотя правильнее сказать, не "мы", а "он"... Ведь я так ничего и не почувствовала. Быстрое замужество не способствовало развитию сексуальности.
   Мои родители предложили Виталию до окончания университета переселиться к нам.
  -- Все-таки при доме будешь, - говорила мама. - И покормят тебя тут, и обстирают...
   Но Виталий отказался. Он сказал, что молодая советская семья должна жить самостоятельно. Правда, я не понимала, что он имел в виду.
   Мы несколько дней пожили на моей узкой кровати за ширмой - каждую ночь Виталий упражнялся так, что стены ходили ходуном - но тактичные родители делали вид, будто крепко спят.
   А потом однажды он заявил, что ему как женатому человеку дают отдельную комнату в общежитии.
   Причем не в том, унылом и обшарпанном - а в аспирантском, восстановленном после войны. Я не поверила, что ему - симпатичному но в общем не очень серьезному на мой взгляд болтуну - могут дать комнату в аспирантском общежитии: все связанное с наукой казалось в те годы священным.
   Но выяснилось, что мой муж не врет.
   Гуляя с ним, беседуя о поэзии и целуясь на мостах, я не интересовалась ни его специальностью ни положением в этом мире. Оказалось, что на своем физическом факультете он на хорошем счету и после окончания учебы по распределению не поедет, а останется в аспирантуре.
   Мне в это не очень верилось, но комната появилась.
   Виталий говорил больше: если у нас родится ребенок, то ему уже в аспирантуре могут дать площадь. То есть комнату в какой-нибудь коммуналке.
   Это вообще казалось чистой фантастикой. Но с другой стороны, после окончания войны прошло всего восемь лет, и количество народа в Ленинграде восстанавливалось медленно. То есть жилья еще хватало.
   Я не загадывала слишком далеко вперед.
   Мы стали просто жить.
   Каждую ночь помногу занимаясь сексом. Судя по всему, Виталий без этого не мог.
   У меня пару раз мелькнула мысль - а что он делал в тот период, когда предложил мне выйти замуж, но мы еще не поженились? И запретила отвечать и вообще поставила крест на подобных вопросах.
   Он был моим мужем.
   Пусть я его в общем не любила.
   И от секса не получала удовольствия.
   Но у нас получилась семья и все должно было наладиться.
   Прежде всего мы решили вопрос насчет ребенка.
   Об этом сначала поговорила с мамой, потом мнение подтвердил Виталий.
   Мы сделали вывод, что девятнадцать лет - не конец жизни.
   Поэтому, если получится, с ребенком стоит подождать года два или три. Чтобы я успела нормально окончить институт, пройти интернатуру и устроиться на работу. То есть сделаться не студенткой, а обычной советской женщиной, зарабатывающей себе на жизнь.
   "Если получится".
   Так сказала мама. Бедная; они с отцом в свое время наверняка занимались сексом на троглодитском уровне; мама не знала ничего о своем организме, и каждый коитус был похож на русскую рулетку: залетит - не залетит...
 
2
   ... Вот, я надела очки и внимательно прочитала последнюю из написанных глав.
   Вы меня, наверное, не поняли, потому поясню. У меня давно развилась дальнозоркость, я плохо вижу ближние предметы. Очки неудобны, причем любые, сколько оправ я ни меняла. Но, как любой практикующий врач - тем более отработавший участковым терапевтом - давно привыкла писать не глядя. Поэтому я пишу начерно без очков. А потом, вооружившись линзами, начинаю внимательно перечитывать то, что сложилось в голове и легло на бумагу.
   Так вот, перечитав последнюю главу, я отметила, что невольно употребляю слишком современные слова.
   Которых нахваталась у молодежи. Не прямо, конечно, и не через сына. А косвенно: из разговоров со своими старыми подругами-врачами, которые, как и я, не стесняются выражений, касающихся отправлений человеческого тела, и временами используют лексикон своих внуков и внучек.
   Разумеется, в пятьдесят третьем году не говорили "трахаться" или "залететь". Это абсолютно современные слова, и в воспоминаниях они режут слух.
   Но я...  Я просто не помню, как говорилось тогда.
   Заниматься сексом, кажется, называлось "сношаться"... или это было уже позже?
   Вместо "забеременела" - то есть залетела - говорили "мячик проглотила". Впрочем, это уж точно бытовало позже.
   А как, как говорили в описываемые мною пятидесятые?
   Не помню, убей не помню, хотя на те годы пришла пора моей юности.
   Возможно, тень идеологического гнета висела так неотступно, что мы даже не использовали жаргонных слов для обозначения того, что не укладывалось в рамки морального кодекса строителя коммунизма?
   Возможно, так.
   А возможно - у меня просто начинается склероз не в том направлении: забывается далекое, а не близкое.
   Ну да бог с ними, с этими словами.
   Я пишу не исторический мемуар. И вообще не для читателя. а для себя.
   И кто мне запретит употреблять те слова, которые первыми приходят на ум?
 
3

   В общем, время рождения ребенка для мамы было случайным событием.
   А для меня, четко отслеживающей и предугадывающей действия собственного организма, не представляло труда определить момент возможного зачатия.
   Виталий не пользовался презервативами. Тот, кто помнит хотя бы семидесятые годы, согласится, что в тогдашних "изделиях N 2" - или N 3, уже не помню - чувствительность была такой, словно penis обут в резиновый сапог. Vagina, разумеется, ощущало то же самое.
   Но он великолепно владел своим телом. И соглашался со мной в построенных нами планах.
   Поэтому в безопасные дни наши совокупления проходили полноценно.
   В опасные все тоже шло без проблем. Я не нервничала и не понукала его, доверяясь стопроцентно. Он выдергивал penis за доли секунды до наступления оргазма и сливал semen на меня. Уже не на mons pubis: я пояснила, что при таком способе все равно можно забеременеть - а на живот. Обычно успевал донести только туда, и первая струя ударяла прямо в углубление моего широкого, глубоко втянутого, несмотря на отсутствие полноты, пупка.
   Вместо того, чтобы мыться, я размазывала его semen по себе. Гораздо позже я прочитала, что мужская семенная жидкость содержит полезные белки, противодействующие старению кожи. То есть такая маска полезнее, нежели любая притирка французского производства.
   В те годы, разумеется, об этом никто не думал.
   Мне просто нравилось обмазывать себя semen, и я не могла объяснить тому причин.
   А иногда получалось еще лучше. Когда Виталий по какой-то причине боялся внезапного семяизвержения, он выходил из меня рано. Судорожно передвинувшись, садился мне на живот. И несколькими резкими движениями доводил себя, и semen лилась мне на грудь. Точнее, в ложбинку между ними.
   А потом, отдышавшись, обмазывал горячей жидкостью мои груди и играл ими, словно живыми теплыми игрушками.
   Как ни странно, это доставляло мне удовольствие.
   Единственным недостатком была невозможность вторичного коитуса в опасный день: я знала, что при любых условиях, даже если как следует помыть glans penis, раскрыв fossa navicularis urethrae, в pars spongiosa все равно останется semen, которая может в меня попасть.
   Виталию же часто хотелось иметь меня не один раз.
   Он просил поработать ртом, хотя бы поласкать языком glans penis. Я отказывалась: размазывать semen по телу было приятно, но от мысли о том, что она может попасть в рот, было тошно.
   И Виталий высвобождался из моих рук и, недовольно бурча, ложился спать лицом к стенке.
   Но эта маленькая неприятность не сильно омрачала отношения..
   И так продолжалась наша половая жизнь.
   ... Если посмотреть со стороны, встав на уровень послесталинского аскетизма пятидесятых годов, вспомнив целомудренно пижамных родителей, то мое поведение с мужем казалось верхом непристойности и разврата.
   Но я так не считала. Опередив время, я полагала, что в постели дозволено все.
   Виталий, судя по всему, отличался повышенно сексуальностью, как какой-нибудь Григорий Распутин. И ему было наплевать на рамки, эпохи и приличия. Ему требовался секс, секс и только секс.
   А во мне навсегда осталась детская память о скользнувшей мимо смерти - и рожденная ею страстная тяга к жизни, к ее проявлениям и удовольствиям.
   И к тому же...
   Мы занимались с мужем сексом каждую ночь.
   Однако единственным чуть-чуть приятным ощущением у меня оставалось неясное томление, внезапно рождавшееся в грудях, скользких от только что вылитой semen, когда Виталий мял их пальцами.
   Vagina мое, clitoris, мои labia minora pudendi и прочие части наружных гениталий, в которых должно рождаться сладострастие при коитусе, молчали.
   Это казалось странным.
   Получалось, что ведя активную половую жизнь, я не могла созреть как женщина.
   И сильно рассчитывала, что все переменится после рождения ребенка.
 
3

   Ребенка мы спланировали точно.
   Меня не удивила задержка менструации. И то, что она не пришла. И что не пришла следующая. После третьего пропуска я пошла к гинекологу, и мне точно установили беременность.
   Все шло по плану.
   Я четко произвела свое зачатие.
   Если бы также же просто можно было отключить на время Виталия...
 
4

   Беременность протекала нормально.
   В смысле, что в моем состоянии не наблюдалось отклонений, выходящих за среднестатистические границы.
   Предлежание плода, сроки появления тех или иных признаков - все укладывалось в норму.
   И вообще все было бы хорошо, если бы не сексуальный аппетит мужа.
   Я знала из учебников, что даже на ранних стадиях развития плода половая жизнь может привести к выкидышу.
   А после половины срока о женской сущности следовало забыть.
   Однако Виталий - мой покладистый, умный, надежный и терпеливый Виталий - не желал мириться с гинекологическими особенностями.
   Ему каждую ночь требовалась я.
   Причем не просто мое тело, а конкретно - мое vagina. И по-прежнему, дело не ограничивалось одним разом.
   Сначала я терпела, пытаясь внушить ему, что с развитием беременности наши отношения придется на какое-то время прекратить.
   Он кивал, соглашался, что потерпит ради будущего сына или дочери... Днем. Но ночью начиналось то же самое.
   Я просила вводить в себя только glans penis: ведь я точно знала, что все нервные окончания находятся именно там и что вообще оргазм можно вызвать раздражением одной frenulum preputii. Хотя все мужчины в наивысший момент стремятся загнать свой penis поглубже; думаю, это происходит на инстинктивном уровне, ведь природа изобрела гениталии не для удовольствия, а для размножения, и семя должно влиться как можно ближе к ostium uteri. Виталий обещал трогать меня чуть-чуть - но неизменно входил в раж и вгонял penis до упора.
   Тогда я стала опускать одну руку и крепко перехватывать его radix, не позволяя входить в меня на полную глубину.
   Виталий ругался, что я ломаю ему кайф, и из этого тоже получалось мало хорошего.
   Он опять настойчиво просил сосать его penis - я категорически отказывалась; если прежде мне было противно думать о такой возможности, то теперь я чувствовала позыв к рвоте.
   В конце концов я поняла, что мой муж - этот разумный и в общем неглупый человек - просто раб своего penis. И на деле не он управляет своей похотью, а она им.
   Когда срок прибавился, стало чуть легче.
   Груди мои, имевшие от природы средний размер, увеличились от зреющего в них молока. Причем стали какими-то чужими - тугими и почти жесткими, с неровной поверхностью, словно набитые твердыми желваками. Гинеколог, к которой я ходила, порекомендовала мне "разрабатывать соски". То есть готовить их к кормлению ребенка. Которое сильно отличается от идиллической картины. Ребенок не нежен, он голоден, силен и жесток. И прикосновение к материнскому соску - это не поцелуй, а грубый захват, почти укус. От которого соски женщин покрываются синяками, иногда кровоточат, и приходится прибегать к молокоотсосу. Поэтому, чтобы выдержать испытание кормлением, надо готовиться заранее.
   Подкладывать в чашечки бюстгальтера грубую ткань, чтобы соски постоянно терлись об нее. А еще лучше - мять и массировать их пальцами.
   Я предложила заняться этим Виталию. Он принял мысль с удовольствием. Каждый вечер подолгу - и как только не надоедало ! - возился он с моими потемневшими сосками. Сначала просто мял, а потом, решив создать полную кормления, стал сосать.
   Удивительно, но сосание моей груди приводило мужа в экстаз.
   Обычно мы занимались этими процедурами уже перед сном, раздетые, в постели. Я видела, что стоит Виталию присосаться к моей груди, как он начинает возбуждаться, причем сильнее, чем при обычном половом акте. Когда мне уже казалось, что Виталий вот-вот лопнет, он бросал грудь, судорожно запихивал свой penis в мое, уже не желающее никаких контактов vagina. Мне приходилось терпеть совсем чуть-чуть: после нескольких движений я слышала его облегченный вздох, а потом чувствовала как по ногам текут горячие струйки. Доведенный сосанием груди, Виталий кончал молниеносно.
   Это было лучшим из худших вариантов.
   После этого он терял интерес к моему телу и вторая грудь оставалась необработанной. Но по крайней мере, не страдали мои внутренности. Грудь я запоминала, и на следующий день предлагала другую.
   Но при всех ухищрениях иногда на Виталия нападал бес настоящей похоти. И пренебрегая грудью, он заталкивал в меня свой penis. Единственное на что соглашался - иметь меня только сзади в позе лежа на боку, чтобы не травмировать живот.
   Во время таких коитусов мне казалось, что его твердая glans penis проникает в cervix uteri и ударяет ребенка по голове.
   Но ничего поделать с этим я не могла.
   Кроме как уйти из общежития к родителям - но такой шаг воспринялся бы ими как разрыв. Они набросились бы на меня с воспитанием.
   И такая жизнь принесла бы вреда мне и моему ребенку больше, нежели интимные контакты с мужем.
   Несмотря на все трудности, я доносила ребенка нормально, у меня ни разу не возникла угроза выкидыша, и я не лежала на сохранении.
   И ровно через девять месяцев после известного мне дня родился сын.
   День рождения его сакраментальным образом пришелся на 5 марта - краеугольный для СССР день, в который шесть лет назад умер Сталин. Опора и столп режима, к этому времени уже полностью развенчанный, оплеванный и выброшенный из Мавзолея. Однако я никогда не забывала, что именно смерть Генералиссимуса косвенным образом познакомила нас с Виталием - а значит, способствовала рождению сына.
   Которого я назвала Алексеем - в честь папиного отца, полного Георгиевского кавалера.
   Виталий не возражал: похоже, новорожденный сын его вообще не интересовал.
 
5
   Планы Виталия насчет того, что после рождения ребенка ему дадут свою жилплощадь, не оправдались. Вероятно - как я понимаю теперь - ему обещали, что если после аспирантуры он защитит диссертацию и найдет работу в каком-нибудь Ленинградском научном заведении, то вот там может иметься такая возможность... Наверное, он просто выдавал желаемое за действительное.
   Но меня это мало волновало.
   Я родилась и выросла в коммуналке - сначала в общей комнате, потом за ширмой. Жизнь с Виталием в аспирантском общежитии не представляла существенной разницы с житьем в коммуналке.
 
6
   Для нынешнего читателя может показаться странным, но в те времена не существовало льгот материнства - возможно, благодаря такому наплевательскому отношению мы и пришли к нынешнему спаду рождаемости.
   В те жесткие - несмотря на смерть Сталина, развенчание культа личности и кажущуюся хрущевскую "оттепель" - годы по отношению к родившим женщинам применялись минимальные поблажки, как к выходящим замуж или хоронившим родственников.
   То есть после выписки из родильного дома, где держали положенное время, женщине давали три дня. После которых она должна была выходить на работу.
   Ни о каких декретных и послеродовых отпусках тогда не мечтали.
   Домохозяек тоже не существовало: неработающие назывались тунеядцами и с ними милиция вела борьбу более серьезную, нежели сегодня с наркоманами.
   Когда я гляжу на нынешнее фертильное - то есть детородное - поколение и смотрю, как носятся с каждой беременной гинекологи, как каждую неделю отправляют на УЗИ, без причин кладут в больницу на сохранение, делают всевозможные анализы и назначают кучу витаминов... Когда я вижу эту невероятную, прямо-таки оранжерейную заботу, но отмечаю, что все равно среди новорожденных едва ли не семьдесят процентов обладают врожденными патологиями, а не меньше половины окажется умственно отсталыми... Я сравниваю их с нами, вынужденными воспроизводиться в спартанских условиях, то прихожу к грустному в своей глобальности выводу.
   Человечество вырождается.
   Исчерпав свои биологические возможности и уничтожив само себя своим технологическим прогрессом, человек постепенно угасает как вид.
   Потому что мы рожали как могли - но наше потомство оказывалось здоровым. Несмотря на то, что мы сами были недокормленными и пострадавшими из-за военного детства.
   Сейчас, при всех условиях, здоровых детей становится все меньше.
   И это тенденция уже не медицинская, а биологическая.
   Впрочем, это отступление, как и все прочие, не имеет отношение к цепи моего повествования.

[salehard]

7

   В общем, я вернулась с сыном Алешей в общежитие.
   Правда, в роддоме меня задержали дольше положенных пяти дней: несмотря на нормальный просвет костей малого таза, у меня при родах произошел разрыв perineum: головка сына оказалась слишком большой, чтобы свободно пройти через мое vagina. Разрыв зашили нормально, и через пару лет я о нем забыла.
   Но в роддоме все-таки подержали и при выписке дали больничный еще на несколько дней.
   То есть мне выпало отдохнуть дольше, чем обычным советским женщинам конца пятидесятых.
   Однако прошли положенные дни, и я пошла на работу.
   К тому времени я работала участковым терапевтом.
   То есть каждый день распадался на две части: прием в поликлинике и хождение по вызовам.
   Такой режим без труда подстраивался к кормлениям Алеши.
   К счастью, молока у меня хватало; я сцеживала его в бутылочки и в случае, когда не успевала покормить сама, это делал Виталий.
   Он как аспирант имел свободное расписание. И почти в любое время мог оказаться дома - и наоборот, заявить о встрече с научным руководителем и уйти.
   К сыну он был абсолютно равнодушен - как большинство мужчин, по моему впоследствии сложившемуся мнению.
   Однако к обязанностям относился серьезно.
   И пеленки стирал исправно, когда их накапливалась слишком большая куча.
   Хотя сама стирка представляла проблему, незнакомую современным людям.
   Общежитие было, как я сказала, неплохим. Однако о таких вещах, как душевые или ванные комнаты, в нем не помышлялось.
   Стирали на общих кухнях, которые располагались на каждом этаже.
   Горячей воды, разумеется, тоже не имелось.
   Белье сначала кипятили или просто нагревали до нужной температуры в большом оцинкованном баке. Потом терли на волнистой стиральной доске в тазу - о таких приспособлениях сейчас никто не помнит. Затем несколько раз прополаскивали бултыханием в том же тазу со сменой воды.
   В общем, стирка в общежитии представляла такой процесс, что когда кто-то приступал к ней на кухне, то другие заняться тем же уже не могли.
   Виталий справлялся, хотя я старалась стирать все сама.
   А свежие мокрые пеленки, когда было время, просто застирывала мылом.
   Если добавить, что сушилось белье на веревках, растянутых в комнате, можно представить, что за запахи стояли там, где жила семья с маленьким ребенком...
   Впрочем, эти тяготы быта тогда воспринимались нормально, поскольку мы не знали иного варианта.
   Ведь если бы мы жили у родителей в коммуналке, то все происходило бы точно так же.
   Об отдельных квартирах в те годы никто не мечтал.
   Так текла наша жизнь.
   Вроде бы вошедшая в нормальное русло после того, как в семье нас стало трое.
   Все было бы нормальным, если бы не одно "но"...
 
8
   Любой родившей женщине, даже если все прошло идеально, некоторое время нельзя заниматься сексом - чтобы не занести инфекцию в родовые пути.
   Для меня о сексе не могло быть речи: зашитая хорошо, perineum заживала нормально, но медленно. Напоминала при ходьбе. А когда случалось неловко сесть или раздвинуть ноги, меня прохватывала быстрая, очень резкая боль.
   Виталий же так изголодался по моему телу, что едва увидев меня, был готов тут же заняться сексом.
   Сначала я приняла это за шутку.
   Отбиваясь с улыбкой, я объяснила, что сейчас я не могу совершать коитус вообще. И что ему придется потерпеть недели две или три.
   Для меня слова звучали просто:  ведь сама я не испытывала потребности к сексу.
   Услышав про "две или три недели", мой муж буквально взбеленился. Побледнел, заскрипел зубами, прошелся несколько раз по комнате и вдруг вышел вон, хлопнув дверью, даже на взглянув на распеленатого сына.
   Потом вернулся и стал молча помогать устроить ложе в заранее купленной кроватке.
   Я думала, что он все понял и перебесился.
   Но глубоко ошибалась на этот счет.
   Мой муж Виталий, умный человек и хороший - как показали последующие годы - ученый - был больным в отношении секса. И даже не пытающимся держать себя в рамках.
   Потому что едва мы легли спать, как он попытался меня изнасиловать. В самом прямом смысле. Набросился, перевернул на спину, задрал ночную рубашку и, преодолевая мое сопротивление, полез в меня.
   Мы боролись страшно. Молча - чтобы не слышали соседи - но яростно, поскольку каждый преследовал собственную цель. Я отбивалась так, что наутро обнаружила синяки на руках и ногах. Но он все-таки меня одолел. Раздвинул ноги достаточно широко, удерживая своими коленями. Схватив меня сразу за обе руки, пытался направить в меня свой penis. К счастью, этого ему не удалось: я все-таки была выше его ростом и отбивалась не как жена от законного мужа, а как девушка, заваленная незнакомым хулиганом в темных кустах у танцплощадки. И он никак не мог поймать мое ostium vaginae. Всего один раз его твердая glans penis ударилась даже не в perineum, а всего лишь в fossa vestibulim vaginae - меня прорезала такая боль, что силы возросли в сто раз и, напрягшись, я сбросила его с себя одним рывком. Прямо на пол и даже, кажется, успела ударить локтем по лицу.
   Это было дико.
   Это не укладывалось в рамки образа "идеальной советской семьи", состоящей из двух людей с высшим образованием, один из которых в недалеком будущем даже обзаведется ученой степенью - именно так принимала нас с Виталием моя мама.
   Но иначе я не могла.
   Я не хотела терпеть боль, не хотела иметь разошедшиеся швы и кучу проблем в будущем лишь из-за того, что этот козел - впервые в мыслях я назвала мужа именно так - не мог перетерпеть.
   Во мне вдруг вскипела ярость. Возможно, подсознательная обида за то, что Виталий почти четыре года использовал мое тело для удовлетворения своего сладострастия, не дав в обмен ни капельки приятных ощущений. Можно было простить, даже то, что он трахал меня беременную: здоровье будущего ребенка мало волнует мужчин. Но сейчас я подробно объяснила, что любое прикосновение к rima pudendi причиняет боль мне самой - и все равно он упорно стремился получить свое удовольствие.
   Закусив губу и обливаясь слезами, я схватила со стола лампу с тяжелым мраморным основанием.
   Виталий тяжело поднимался, потирая ушибленное место.
  -- Если ты еще раз притронешься ко мне, тебя я убью, понял?! - прошипела я, потрясая лампой.
   И слезла с кровати.
   Муж лег к стенке и уткнулся в нее лицом.
   Я для верности надела на себя трусы и сверху еще длинные, толстые рейтузы - чтобы он не смог быстро овладеть мною во сне - и тоже легла.
   Как ни странно, спавший в нескольких шагах Алеша даже не захныкал.
   Он вообще отличался уравновешенным характером - если так можно сказать о новорожденном ребенке.
 
9

   Наутро мы не вспоминали о случившемся.
   Делали вид, словно ночью ничего не произошло; на это хватило ума и у Виталия, и у меня.
   Я с опасением ожидала прихода следующей ночи. Ведь если на мужа не подействует мои угроза, то я не представляла, что делать. Забрать ребенка и уйти к маме ? Это означало скандал в благородном семействе и разрыв отношений. И подходило лишь в крайнем случае.
   Поэтому, покормив на ночь Алешу, опять как следует укрепив perineum трусами и рейтузами, я легла в постель с Виталием, заранее напрягшись и готовая бежать.
   Как ни странно, он не приставал. Сразу отвернулся и уснул.
   Или сделал вид, что спит; так было проще.
   Мне казалось, проблема решена.
   Тем более, что Виталий, как я уже писала, добросовестно исполнял свои обязанности по стирке и кормлению ребенка. Едва Алеша начал поднимать головку, он стал играть с ним погремушками.
   Но тем не менее я была достаточно умной. И чуткой.
   И со всей ясностью ощущала, что после той ночи в наших отношениях что-то надломилось.
   Нет, Виталий не сделался со мной груб, не огрызался на мои просьбы - но та мягкая атмосфера восхищения, которой он окружил меня еще в Москве, безвозвратно пропала.
   Теперь, взрослым умом, я понимаю, что в резко обозначившемся расколе имелась и моя вина.
   Виталий был человеком невероятного темперамента. Я даже не представляла, что такие бывают. Поскольку сама таким не обладала.
   И я не могла понять его истинных сексуальных потребностей. Оказалась не в состоянии осознать, что Виталию действительно физиологически необходим ежедневный секс.
   Надо сказать, что в этом отношении мама меня не воспитывала.
   Хрестоматийно точно, по многажды описанным и в научной и художественной литературе, проблема отношений между полами в нашей семье игнорировалась. Скорее всего, живя с очень спокойным - если не сказать холодным - отцом, она вряд ли могла посоветовать мне полезное для жизни с мужем.
   И я оставалась дурой. Совершено справедливо считая, что можно просто выключить его сексуальную энергию на три недели, чтобы столь же легко включить потом. В себе самой я уже начала подозревать полную фригидность - хотя тогда даже в специальной литературе не существовало подробных исследований, приводящих к выводу, что при правильной стимуляции любая женщина может испытать оргазм. Не имея потребности, я считала, что секс и для него не столь обязателен.
   Мне даже в голову не приходило, что Виталия нельзя выключить. А можно только переключить. И отталкивая мужа, я своей рукой направляла его на поиск точки приложения. То есть на измену.
   О, если бы я постаралась оценить ситуацию со стороны Виталия! Если бы была хоть чуть-чуть опытнее.
   Если хотя бы согласилась на занятие оральным сексом...
   Вообще с возрастом я поняла, что все женское тело представляет для мужчины бесконечную возможность удовлетворения. И если между партнерами царит понимание, то можно дарить ему полноценный оргазм, оставаясь девственницей.
   Ничего такого я, конечно не знала в свои двадцать три года.
   И, разумеется, не могла даже помыслить о книгах по сексу.
   Сама специальность врача-сексопатолога возникла в СССР десятилетиями позднее.
   А во времена моей молодости супруги перебивались, как мы с Виталием.
   Кто как.
   У кого- то получалось лучше, у кого-то хуже.
   У тех же, кому достался неукротимо темпераментный муж - сладкая мечта всех женщин всех возрастов... - не получалось вообще никак.
 
10

   Время шло.
   Медленно рос сын, прибавляя неделю за неделей.
   Полностью зажила моя рана в perineum.
   Как следует осмотрев себя в зеркальце, я пришла к выводу, что опять могу предложить мужу сексуальные услуги.
   И одним прекрасным вечером, покормив Алешу, сняла с себя верхнюю одежду и предстала перед мужем в позе Венеры.
   Ничего ему не говоря, считая что сам вид красноречивей слов.
   Я ждала взрыва радости, бури восторга и бешеной ночи, напоминающей одну их первых. Я снова все включила. И думала, что изголодавшийся муж набросится на мое тело и будет насыщаться мною, как в первые дни. Я даже опасалась, что в конце концов мне станет больно и придется все прекратить. Но я ждала, что теперь - после родов ! - испытаю хоть что-нибудь сама...
   Однако все вышло совершенно не так.
   Конечно, Виталий обрадовался подставленному телу. Но как-то не слишком бурно. Он даже не смог сразу возбудиться до такой степени, чтобы легко войти в меня.
   Этот факт меня озадачил и приоткрыл глаза на собственное сексуальное положение. Я прекрасно понимала, что кожные покровы гениталий могут безболезненно тереться друг о друга только при наличии смазки. Которая выделяется при половом возбуждении специально для этой цели. Прежде Виталий буквально истекал жидкостью и влетал в меня, как по маслу. Сейчас он долго пытался войти в меня посуху. Посуху. Именно так. Я хотела, чтобы между нами произошел коитус, но я засовывала палец себе в ostium vaginae и обнаруживала, что там нет влаги. Выходит, сама я не возбудилась вообще ?! И, возможно, не возбуждалась никогда - мое vagina всегда оставалось сухим, и мы могли совокупляться лишь благодаря смазке Виталия... Выходит, прожив с мужем почти три года я ни разу не испытала плотского, а не умственного желания быть с ним?.. Так зачем же я выходила за Виталия замуж?
   Зачем... Или, может быть...
   Виталий сопел, с трудом приводя себя в состояние готовности.
   Что тоже насторожило. Конечно, после трех лет совместной жизни странным было ждать, чтобы он кинется на меня, как после свадьбы. Но еще недавно он не давал мне покоя, практически насиловал беременную - а тут вдруг охладел?
   Я лежала в самой развратной и возбуждающей, на мой взгляд позе.
   Закинув руки за голову и раздвинув ноги так, что разошлись обе пары labiae pudendis и был наверняка виден vestibulim vaginae и даже само его темное ostium. И пока Виталий пыхтел в моей perineum, я пыталась критическим взглядом оценить свое тело.
   Да, бюст мой никогда не отличался величиной. Но ведь прежде он возбуждал Виталия ! А сейчас груди, утратив твердость беременности, оставались большими из-за молока. Развалились по бокам, маня взять себя в пригоршни или ухватить губами темные, влажные на концах соски. Даже живот мой не сильно пострадал от родов. Потому что рожала я довольно долго, и не произошло стремительного сокращения растянутой кожи. Уродливых растяжек не осталось, и брюшная стенка тоже почти подтянулась, живот был белым мягким и женственным и вряд ли мог вызывать отвращение... Может, Виталию не понравился шрам - вернее след от шва - в perineum? Но ведь он увидел его, лишь потом, когда я развела ноги.
   Я терялась в неприятных догадках.
   Наконец Виталий справился со своим половым органом и впихнул его в меня.
   И начался коитус.
   Я внимательно прислушивалась к своим ощущениям.
   Я очень, очень многого ждала от этого интимного контакта. Ведь я пережила роды, стала полноценной женщиной и вроде бы настала пора получить удовольствие от секса...
   Ощущения, конечно, оказались несколько иными чем прежде.
   Но это касалось чисто механической части: мое vagina раздалось от прохождения головки сына, и теперь penis Виталия не вызывал прежней тугой наполненности.
   А в отношении удовольствия...
   Я пыталась сконцентрироваться на своих гениталиях, уловить зачатки приятных ощущений и дать им волю - но этого не получалось.
   Я по-прежнему ничего не чувствовала.
   Хотя Виталий работал во мне долго. Гораздо дольше, чем прежде.
   Ему тоже явно не хватало возбуждения.
   Он хватался за разные части моего тела.
   То жадно мял груди, то падал на меня и целовал взасос. То сдвигал мои ноги вместе, поднимал вверх и, схватив меня за ляжки, водил туда-сюда по своему penis, сидя сам неподвижно. То снова опускал и, обхватив своими, до боли сжимал мои бедра, пытаясь насадить на себя...
   Он старался и пыхтел - временами мне казалось, что он мучится, а не наслаждается - и на мое тело падали горячие капли его пота. И очень долго не мог довести себя до эякуляции.
   Когда это произошло, он практически сразу вышел из меня. И, даже не поцеловав, как прежде, мои груди, отвалился спать.
   А я долго не могла уснуть.
   Мы совершили коитус, мое тело было натружено, и из меня медленно вытекала semen моего законного мужа.
   Все прошло хорошо.
   Не считая того, что я не испытала не только оргазма, но даже просто приятных ощущений.
   Неужели я в самом деле родилась фригидной?
   Нет, конечно, об этом еще не стоило судить - один коитус после родов ни о чем не говорил.
   Все остальное было исполнено добросовестно и до конца
   Но несмотря на отсутствие сексуального опыта, я все-таки чувствовала: что-то не так.
   Не так, не так, не так...
 
11

   На следующий день, покормив Алешу и уйдя в свою поликлинику, я продолжала размышлять о минувшей ночи.
   Как на удивительно, разлад в отношениях с мужем затмил мне мысли о ребенке.
   Да и вообще новорожденный сын еще не занял большого места в моей жизни.
   Возможно, потому, что на мое счастье родился здоровым.
   А может, я еще не созрела, чтобы ощутить себя матерью.
   Но теперь я думаю, что вообще не была создана как женщина-мать.
   Сейчас известно, что психологи выделили три типа женского склада: женщина-мать, женщина-жена и женщина-бизнес-леди, то есть деловая, которой стоило родиться мужчиной.
   Я не знаю, в какую категорию попадаю при такой раскладке.
   Я точно не бизнес-леди: карьеры я не сделала, всю жизнь проработала участковым терапевтом.
   В отношении жены... Трудный вопрос, не хочу забегать вперед, но женой мне удалось побыть слишком недолго в процентом отношении своей жизни.
   А что касается матери... Нет, женщиной-матерью я уж точно не являлась.
   Алеша не вызывал во мне обвальных чувств, которые я наблюдала у других женщин. Причем разных по возрасту.
   Я не сюсюкала над ним; каждая его какашка не приводила меня в куриное умиление, которым страдает большинство матерей. Наверное, я уродилась плохой матерью.
   Я заботилась о сыне, кормила его и обстирывала; следила, чтобы пеленки были чистыми, чтобы на тельце не появилось пролежней, а на щеках - диатеза, и так далее.
   Но при этом подспудно отмечала, что в моем сердце ничего не дрожит.
   Впрочем, и он никогда восторгался мне. Алеша рос тихим и не улыбчивым. Почти не плакал, однако и радовался редко. В основном занимался сам с собой.
   В общем, родив, я не достигла ничего: ни ощущений в сексе, ни радости осознанного материнства.
   Наверное, во мне с детства имелось отклонение, отсутствующее у большинства женщин, но я о том тогда еще не задумывалась.
   Единственным приятным ощущением оказалось кормление сына грудью.
   Едва я приложила его в первый раз, как поняла, что гинеколог стращала напрасно. Процедуры рассасывания можно было опустить.
   Алеша сосал жадно, как и полагалось. Но при этом не по-детски, а по-мужски нежно, словно намеренно стараясь не причинять мне боли.
   Мне было страшно признаться себе, но прикосновение сына оказалось приятнее, чем когда к моей груди прикладывался муж...
   Впрочем, теперь уже ничто в моих отношениях с Виталием не могло казаться странным.

[salehard]

12

   Да, жизнь с мужем разладилась абсолютно.
   Уже через несколько дней после моего первого предложения я поняла, что Виталий действительно охладел.
   Если прежде практически ни одна ночь - вплоть до момента, когда меня увезли в роддом - не обходилась без занятий сексом, то теперь муж ни на чем не настаивал. Мы совокуплялись нерегулярно - иногда через день, иногда делали перерывы по несколько ночей. И сами коитусы утратили ту страстную похоть со стороны Виталия, которая всегда нравилась мне даже при условии своей холодности. Он медленно возбуждался, долго доходил до оргазма. Иногда он даже не мог извергнуть семя в меня, а вытаскивал penis и, остервенело орудуя руками, доводил себя мастурбацией - что казалось мне ненормальным. А иногда не помогало даже это: эрекция у Виталия пропадала и он отворачивался.
   Я продолжала грешить на свое тело.
   Общежитие отличалось чистотой, но оставалось убогим. Зато в поликлинике у меня имелся шкаф для одежды с большим зеркалом. Кабинет мы делили с другим терапевтом. Когда она ходила по вызовам, я принимала, и наоборот. И что самое главное, тут можно было запереться.
   И я, обычно рассудительная, решилась на рискованный шаг: в часы приема улучила момент, когда рассосались больные, и попросила медсестру сходить в кондитерскую за пирожными. А сама, запершись и лихорадочно раздевшись - благо наступило лето и не пришлось снимать с себя слишком много - принялась крутиться перед зеркалом.
   Рассматривала себя так и сяк: спереди, сбоку и даже сзади, до боли вывернув шею. Поднимала ноги, исследовала плотность своих чуть свисающих ляжек, собирала складки на животе и измеряла их толщину. Оценивала груди, их вид анфас и профиль, стоя, внаклонку и откинувшись полулежа. Мяла пальцами, проверяя, не слишком ли они дряблы. Повернувшись к зеркалу спиной и нагнувшись до пола, раздвигала ягодицы, чтобы увидеть свою perineum и убедиться, что она столь же привлекательна, как и прежде.
   В общем, я увлеклась настолько, что медсестра, вернувшаяся с эклерами, меня едва на застукала.
   Я успела лишь влезть в платье и накинуть халат, а скомканное белье запихала в сумочку.
   Сестре я объяснила, что прилегла на кушетку, поскольку всю ночь плакал сын, и задремала нечаянно - она не сомневалась, что я говорю правду.
   Так я и принимала больных весь остаток смены. Платье было темным, плотным и достаточно просторным, халат - туго накрахмаленным. Я думаю, что если бы у меня ни с того ни с сего встали соски - а они у меня еще не вставали просто так, ведь по сути дела я ни разу не испытывала настоящего возбуждения - то даже этот факт не проявился бы наружу. Но когда я записывала жалобы, пальпировала и выслушивала пациентов фонендоскопом, то меня терзала сама мысль о том, что было бы, если бы они узнали... Если бы заподозрили, что уважаемая терапевт Тамара Павловна, которой они доверяли свои немощные тела, работает без лифчика и трусов...
   Впрочем, это сейчас я вспоминаю все со смехом. А тогда мне было не весело. Сам факт того, что никто не сможет догадаться, что под платьем я абсолютно голая, воспринимался с трудом.
   Но самой главной оказалась оценка, выставленная мною самой себе.
   Мое тело осталось идеальным.
   Талия находилась на месте и имела достаточно малый обхват. Груди не опали, они сохранили прежнюю упругость, и даже не покрылись растяжками, хотя я продолжала кормить Алешу. И соски, мои небольшие, почти идеально круглые розовые соски не погрубели и даже не изменили пигментации. Живот стал чуть пухлее, но мне даже тогда думалось, что абсолютно плоская в средней части женская фигура не слишком привлекательна. Бедра, узкие от природы, расширились после родов, но не стали чересчур тяжелыми, а просто уравновесили верх. Ляжки и ягодицы не отвисли - а с чего им было отвисать? Ведь я не переедала и не растолстела во время беременности. И колени остались круглыми, гладкими и ровными... Впрочем, гладкость колен меньше всего зависела от беременности и родов, это я добавила уже дополнительно. Равно как и совершенную форму икры, переходящую в лодыжку без мышечного выступа...
   Фигура меня не подвела.
   И это должно было радовать.
   Но я наоборот, чувствовала огорчение.
   Значит, причина охлаждения мужа крылась не в недостатках моего тела...
 
13
 
   Самое ужасное, что мне было не с кем посоветоваться.
   Несмотря на общительность и кажущуюся открытость, у меня не имелось ни одной настоящей подруги, с которой я могла поделиться своими проблемами. Впрочем, как я теперь понимаю, такое положение являлось нормальным в "стране, где не было секса". Наверняка какие-то неурядицы испытывали почти все женщины, вышедшие замуж. Но в ту великоханжескую эпоху, когда отношения полов в кино не открывались даже до уровня поцелуя - он всегда давался с затемнением - каждая сидела в своей скорлупе наедине со своей бедой. Все касавшееся интимной жизни считалось во-первых, неприличным, а во-вторых - необязательным. То есть скорее именно во-первых: необязательным, неважным, не имеющим никакого значения для темпов, которыми одурманенная ложью страна шагала к мифическому коммунизму.
   Перед мамой я тоже не могла раскрыться. Я еще абсолютно ничего не понимала в семейной жизни, но подсознательно чувствовала, что она неимоверно далека от моих бед. Папа - об этом я уже могла судить - даже отдаленно не мог сравниться с Виталием. И наверняка мама просто не поняла бы, в чем заключаются мои проблемы.
   Впрочем, ничего существенного объективно и не имелось.
   Ну, стали более редкими занятия сексом с мужем - но что потеряла от этого я? Ровным счетом ничего. Ведь как я ни напрягалась, но так и не сумела выдавить из своего тела ощущения. И наши коитусы носили однобокий характер.
   Возможно, меня мучила неудовлетворенность, что Виталий ко мне изменился.
   Стал практически равнодушным, неласковым.
   Но...
   Оставшись одна со своей проблемой, я думала над ней все свободное время.
   И приходила к пугавшим меня выводам.
   Виталий стал неласковым... Но был ли он когда-нибудь по-настоящему ласков со мной?
   С сожалением я осознала, что настоящей ласки от мужа я никогда не испытывала. Единственное, что он проявлял - это желание владеть моим телом, его прикосновения служили не мне, а ему.
   Он использовал меня лишь в качестве объекта для исполнения желаний.
   Думая так, я вдруг поняла, что между нами с Виталием не возникло ничего, что может связывать.
   Да, вначале он мне нравился своим напором, эрудицией, темпераментом. Присутствовала, пожалуй, и некая девичья влюбленность в его истинную мужскую красоту: кто в мои годы устоял бы перед роскошными черными кудрями? Эта глупенькая поверхностная влюбленность прошла очень быстро, не превратившись в настоящую любовь.
   Да, я не любила своего мужа, теперь я могла это признать совершенно точно. Ведь и замуж я выходила не по любви, а по настоятельному совету мамы и под натиском Виталия. О любви с его стороны тоже не шло речи. За три года жизни с мужем я поняла, что он способен любить только себя. Вернее свой penis, который постоянно требует дырки.
   И мне вдруг стало совершенно непонятным - зачем?!
   Зачем я вышла замуж за этого человека?
   Зачем мы родили ребенка?
   И еще глубже: зачем он хотел жениться на мне?
   Уже теперь, прожив жизнь и многое поняв, я сознаю, что Виталий был рабом своей похоти. Но воспитанный в тех же, фальшивых и ханжеских комсомольских традициях сороковых-пятидесятых, считал что "как порядочный человек" обязан жениться.
   Глупо и смешно.
   Такому, как он, вообще жениться не нужно. Точнее, просто нельзя. Весь век - пока есть эрекция - он должен бегать холостяком. Потому что такой, как Виталий, принципиально не способен привязываться к одной женщине...
   Стоп. Опять я забегаю вперед. И пишу как сегодняшняя поумневшая дура.
   А тогда я продолжала гадать, почему муж охладел, перебирала причину за причиной, искала что-то в себе.
   Вместо того, чтобы взять и здраво посмотреть на жизнь со стороны.
 
14

   Я уже писала, что аспирантский график отличался неимоверной свободой.
   Я сама не заметила, как сложилась ситуация, когда при моем появлении у Виталия - до сих пор вынужденного сидеть дома с Алешей, слишком маленьким для яслей - сразу появлялись дела.
   И он уходил.
   Возвращался обычно поздно.
   И почти всегда усталый. И всегда ложился спать раньше меня, к стенке, отвернувшись.
   Практически он стал меня игнорировать.
   А я все еще продолжала надеяться, что наши отношения наладятся, установится полноценный секс, у нас нормальная семья, мы получим свою жилплощадь, и так далее, и тому подобное...
   И вечерами, раздевшись догола, прижималась мягкой грудью к спине мужа. Ласкала его, пытаясь вызвать ответ.
   И вдруг однажды, нежно и безответно целуя его шею, вдруг вдохнула странный запах.
   Виталий не курил и всегда пользовался привычным для тех лет ужасным одеколоном "Шипр".
   Сквозь этот грубый, въевшийся в кожу запах я вдруг ощутила нечто, заставившее инстинктивно отпрянуть.
   Я не могла понять, что это.
   Мне катастрофически не хватало житейского опыта.
   Но что-то меня все-таки смутило.
   До такой степени, что я разом оставила свои безнадежные попытки и даже отодвинулась на край постели.
   А потом долго лежала я в темноте с открытыми глазами, глядя в темный потолок.
   Алеша спал в своей кроватке, похожей на миниатюрную тюремную камеру.
   А я все лежала и думала, и пыталась понять, что меня так испугало ...
   Потом снова приникла к мужу, нагревшемуся под одеялом.
   И наконец поняла.
   От него пахло другой женщиной.
 
15

   Да. Виталий источал чужой и враждебный запах.
   Не духов, не помады или еще чего-то подобного; в те годы мы практически не пользовались косметикой.
   А просто запах женщины. Чужой самки - аромат ее кожи, ее вагинальных выделений - которых я никогда не знала у себя - ее страсти, которую она испытывала при нем...
   Открытие ужаснуло меня до такой степени, что я села на постели.
   Брак, сколь глупым это ни звучало, казался мне священным институтом.
   Я знала, что папа никогда не изменял маме - вернее хранила уверенность в этом.
   Меня воспитывали на идеалах, согласно которым люди женятся один раз и на всю жизнь.
   Само понятие измены именовалось иностранным словом "адюльтер" и считалось одним из самых порочных явлений нашего светлого социалистического общества.
   В котором не существовало противоречий, кроме борьбы хорошего с отличным, а все супруги, взявшись за руки в страстной любви, смело шагали вперед. К еще более светлому коммунизму.
   Нет, нет, нет! - говорила я себе, искоса глядя на тихо спящего мужа.
   Этого не может быть.
   Это может быть с кем угодно, но только не со мной.
   Ведь я хорошая жена, я кормила его и обстирывала, и гладила его рубашки с жесткими воротничками... да что там рубашки - я делала в постели все, чтобы удовлетворить его желания. И небольшой перерыв, вызванный моим болезненным состоянием не мог толкнуть его на такую подлость.
   Не мог, не мог, не мог...
 
16

   Недели две я мучалась сомнениями.
   Разумеется, я не стала учинять мужу допроса с пристрастием. Это казалось унизительным прежде всего для самой себя.
   Я просто присматривалась к нему внимательнее, чем обычно.
   И подмечала мелочи в его поведении, которые все настойчивее говорили, что Виталий удалился от меня на такое расстояние, откуда невозможно возвратиться.
   Женское чутье, проснувшееся во мне прежде сексуального чувства, вдруг раскрыло мне глаза. И говорило, что мужчины, подобные Виталию, не способны долго жить с одной женщиной. И просто удивительно, что мы продержались целых три года.
   Вероятно, лишь благодаря тому, что я беспрекословно отдавалась ему каждую ночь, включая даже дни менструаций, когда коитусы вызывали боль в uterus, но Виталия не смущала текущая кровь. Три года ночь за ночью я ублажала его и тем самым держала около себя. Но стоило его отпустить - вернее не допустить до себя - как он сорвался с орбиты и пошел в другое измерение.
   Я стала чаще смотреть вокруг себя.
   И вдруг заметила, насколько права моя мама.
   Аспирантское общежитие буквально кишело женщинами всех возрастов, фигур и сложений. Мужчин встречалось гораздо меньше.
   И без сомнения, такой тип, как мой муж, мог найти предмет для удовлетворения даже в нашем коридоре...
   Меня это просто шокировало.
   Выходило так, что я, быть может, ежедневно встречаю на кухне женщину - или даже женщин... - с которой изменял мне мой муж, и она мило улыбаются и спрашивает про здоровье сына... А сама вспоминает, с какой яростью орудовал в ней его penis...
   Смешно и стыдно вспоминать, но я всматривалась в лица соседок по общежитию, пытаясь выявить скрытое смущение.
   Разумеется, я ничего не углядела; зная Виталия, подозревать стоило всех.
   И в то же время он ни разу не дал настоящего повода придраться.
   От него никогда не пахло чужими духами. И не находилось следов помады. И вообще он ничем себя не проявлял. Кроме равнодушия ко мне.
   Теперь уже совершенно полного.
   Так могло продолжаться бесконечно, если бы не помог случай.
   Слепой случай.
   Один из тех, которыми управляет судьба.
 
17

   В нашем общежитии решили провести централизованную обработку против клопов, тараканов, мышей и прочей дряни, которой развелось великое множество.
   Зная, что пары ядохимикатов не принесут пользы сыну, я решила на несколько дней переехать к родителям.
   Вместе с Виталием, разумеется: папа с мамой еще работали и днем Алеша остался бы на Декабристов без присмотра.
   Виталий равнодушно согласился.
   Переезд запланировали на воскресенье: чтобы мне не напрягаться с отгулом на работе.
   Но когда я собралась и сказала, что пора ехать, он ответил, чтобы я увезла Алешу сама, и обещал приехать с вещами после обеда: ему срочно потребовалось встретиться с научным руководителем.
   Мне не понравилась отговорка: встреча в выходной казалась чересчур странной. Но я уже привыкла ко всяким ненормальным с точки зрения разумного человека вывертам, существующим в ученой среде. Кроме того... Виталий был мне уже практически безразличен, и меня не волновало, где у него встреча и с кем. Мысленно я уже существовала как одинокая женщина.
   Я знала, что все равно ничего не изменить. Поэтому оставила у двери чемодан с вещами: Алешиными, мужниными и моими - взяла сына и поехала к родителям.
   Дело было осенью.
   Добравшись до своего старого дома, я обнаружила, что там еще не включено центральное отопление, и в квартире стоит страшный холод. В общежитии уже топили, и я не подумала взять с собой дополнительное теплое одеяльце. У моих спартанцев родителей не имелось даже рефлектора со спиралью, позволявшего создать уголок тепла.
   Оставив Алешу маме с папой, которые в ожидании нашего семейного приезда приготовили нечто вроде праздничного стола, я помчалась обратно.
   Поскольку связи с мужем не имелось, и я не могла ожидать, что он сам догадается взять еще одно одеяло и теплые вещи.
   И я поехала.
   Сама того не зная - навстречу повороту судьбы.
 

[salehard]

18

   В пустом по дневному времени коридоре стояла тишина.
   Прерываемая лишь стонами, доносившимися из закрытой комнаты.
   Соседней с нашей, как мне показалось.
   Я долго не могла открыть ключом дверь, пока не поняла, что она не заперта, хотя муж давно уехал к своему руководителю.
   Наконец я ее толкнула - и увидела белый женский зад.
   Который занимал собой все пространство.
   На меня хлынул спертый воздух. Дух накалившихся тел: запах пота и чего-то еще, отвратительного, животного и дикого.
   И посреди удушливого пространства сияли чьи-то ягодицы.
   Нет, конечно, зад имел обычную величину - он просто ударил по глазам; я остановилась, прислонясь к косяку. Зрение сфокусировалось и я рассмотрела нашу неширокую постель.
   И волосатые ноги мужа на простыне.
   И незнакомую женщину, прыгающую на нем.
   Впрочем, возможно, знакомую - она сидела спиной и я не видела ее лица.
   Хотя какая разница - знакома или не знакома была мне голая женщина, оседлавшая моего мужа?
   Женщина работала ритмично - так, что трещала разболтанная кровать.
   Когда она поднималась, я видела знакомые волосатые testes и раздувшийся radix penis.
   Женщина стонала - в отличие от меня, ей было хорошо с моим мужем.
   Они не услышали моего появления.
   Громко топая, я прошла к шифоньеру.
   И наконец увидела свою соперницу спереди. Ее лицо не показалось знакомым. Несмотря на толстую задницу и тяжелые ляжки, бюст у нее отсутствовал. И Виталий жадно тянул ее соски. Потому что больше ему было не за что держаться.
   Этот факт почему-то оскорбил меня больше всего. Ведь моя грудь занимала две пригоршни...
   Я грохнула дверцей шкафа - и они меня заметили.
   Стоны оборвались, и кругом стало тихо, как в музее революции.
   Женщина соскочила с моего мужа - будто разъединив гениталии, любовники делались безвинными в моих глазах.
   Я не хотела смотреть, но невольно видела penis Виталия - мокрый, красный и толстый, от какого я уже давно отвыкла.
   Видимо, я ворвалась в главный момент, поскольку penis вздрогнул и сам по себе принялся извергать semen. Мне это было даже не противно, а смешно. Неутомимый отросток мужа демонстрировал, кто является хозяином положения.
   Не думаю, что Виталий испытывал оргазм; я сломала им все; сейчас у него началось механическое семяизвержение, не поддающееся контролю. Видя это, женщина пыталась отпрянуть - но запуталась своими ногами в ногах моего мужа. И мутные, высоко летящие струйки брызгали прямо на нее.
   Белые тягучие капли непристойно повисли на ее бедрах и животе.
   Взяв все необходимое я прошла мимо.
   Так, точно их не было вовсе.
   Чемодан, приготовленный мною, так и стоял у двери. Раскрыв его, я вышвырнула на пол все вещи Виталия, потом так же спокойно сложила взятое для сына, закрыла крышку, щелкнула замками и вышла из комнаты.
   Я даже не помню, говорил ли что-то муж и пытался ли бежать за мной.
   Наверное, не пытался. Ведь он был голым, а одеться не хватало времени.
   Я уходила по коридору очень быстро.
   И навсегда.

 
Часть третья
 
1

   Вернувшись домой, я присела к накрытому столу, молча налила себе стопку водки и выпила залпом, не закусывая.
  -- Тамара, ты что?! - всполошилась мама.
   Отца в комнате не было, он куда-то вышел.
   Застолья у нас случались, но водку я никогда не пила. Вот и сейчас родители приготовили графинчик - в те годы подавать на стол бутылку считалось неприличным - сорокаградусной для отца с Виталием, а нас с мамой ожидало грузинское вино. Но я чувствовала, что мне нужно выпить крепкого. Меня колотила запоздалая дрожь. Ведь можно представить, каких усилий стоило мне сдержаться в общежитии. Не сдернуть с мужа толстую женщину, на повалить ее на пол и не испинать ногами, не оторвать Виталию его неугомонный penis... Хотя я успела понять, что наш брак обречен, злая досада толкала именно к таким действиям.
   Не отвечая маме, потому что собиралась с мыслями, я налила еще. Выпила, закусила селедкой, что ровным рядком лежала на длинном блюде.
  -- Нет, ты что, скажи наконец - что случилось? - настаивала мама.
  -- Ничего, - бесстрастно, как мне казалось, ответила я. - Просто я ушла от мужа.
   Начался переполох. Не вникая в суть, мама решила, что я поссорилась с Виталием из-за какой-то мелочи, и бросилась одеваться, ехать в общежитие - просить прощения за меня.
  -- Мама, мама ! - кричала я, чувствуя, как уже заплетается с непривычки  мой язык. - Ну пойми же ты! Мы не поссорились! Я не нужна ему! Он изменяет мне! Сегодня я застала его с какой-то толстозадой прошмандовкой!!
  -- Боже, Тамарочка, какие слова ты говоришь! - ужасалась мама. - Угомонись и успокойся. Мужчины все такие. Погуляет и перебесится. И все у вас будет нормально.
   Этот аргумент меня сразил. Если мужчины "все такие", то я вообще зря вышла замуж - лучше бы жила одна.
  -- Он не перебесится, мама. Совсем наоборот. Он сорвался с цепи и теперь обратного хода нет. Я ушла. Раз и навсегда.
  -- Остынь! Ты же знаешь, как мало сейчас мужчин! Уйдешь от Виталия - останешься одна. Думаешь, так легко будет снова замуж с ребенком выйти?
  -- И что - ради того, чтоб считаться замужем, мириться с этим кобелем?!
  -- Тамара, что у тебя за язык... Да, мириться. Но не чтобы считаться замужем. Ради сына. Люди живут вместе ради детей. Даже если между ними ничего нет, все равно поддерживают семью. Потому что ребенок должен иметь и мать и отца, неужели ты этого не понимаешь?
  -- Такой отец Алешке не нужен! Пусть вовсе без отца растет, чем с таким! И что за ерунду ты говоришь, будто все равнодушны друг к другу и живут ради детей. Вот ты...
   Я захотела сказать - "вот ты с отцом живешь не ради меня, а потому что отец хороший человек и так далее", но вдруг осеклась. Пронзенная молниеносной и очень взрослой мыслью, что в самом-то деле я ничего не знаю о внутренней стороне жизни родителей.
   Мама кричала про необходимость примирения, я отвечала, что ни за что не буду жить с этим человеком. Больше всего я боялась, что Виталий вот-вот появится здесь и падет на колени, и будет красиво - как он умел - говорить о случайной измене из-за коварной женщины, просить прощения и умолять вернуться. И если мама не поддержит, то как мне держать оборону?
   Ведь для себя я давно решила, что наш брак кончен. Сегодняшний инцидент лишь поставил точку.
   Наконец появился папа.
   Мама набросилась на него, будто это он был виноват в моем упрямстве и нежелании прощать мужа.
   К счастью, отец принял мою сторону.
  -- Я сразу говорил, что он болтун, - повторил он свою давнюю фразу. - Тамарка права. С таким жить нечего. И ты не кричи на нее. Наладится жизнь. Алешку как-нибудь вырастим и без этого сукина сына.
   Мама заплакала, потом заплакала я. Следом заплакал и Алеша, до сих пор тихо возившийся на моей бывшей девичьей кровати.
   И так мы голосили на разные лады, пока отец не грохнул по столу протезом и не сказал, что хватит разводить сырость, а надо обдумать будущее.
 
2

   Сейчас все происходившее в тот поворотный день вспоминается классическим водевилем о скандале в благородном семействе.
   На самом ситуация сложилась драматичная.
   Под своей лихостью и твердостью я пыталась спрятать глубокую душевную рану, которую нанес мне мой муж, мой Виталий, мой первый мужчина. Которого я пусть и не любила, но все-таки уважала, восхищалась и доверила ему себя...
   Все это было очень больно и очень грустно, только я старалась не выдавать истинного настроения.
   Кроме того, драма разыгрывалась не на сцене, а в реальной жизни.
   Уход от мужа означал, что мне придется жить у родителей. Которые работали ежедневно с девяти до шести, то есть по утрам Алеша оставался один. Перейти на полставки - как сгоряча предложил отец, решивший, что семья общими усилиями сумеет нас прокормить - и работать только по вечерам я тоже не могла. Поскольку пришла в поликлинику по распределению, считалась молодым специалистом и в течении трех лет отрабатывала государству деньги, потраченные на мою учебу. Речь не шла не только об уменьшении часов рабочего времени, но даже о переходе в поликлинику другого района: отделы кадров Горздравотдела не допускали перемен в судьбах молодых специалистов до полной отработки. Это являлось своего рода продолжением сталинской лагерной системы - которое пережило вождя на много десятилетий и отмерло уже в современности.
   Для помещения в ясли Алеша был еще слишком мал.
   На первый взгляд, из создавшейся ситуации вообще не имелось выхода. Не существовало бабушек или дедушек, которые могли бы взять на себя часть забот о сыне. Так получилось: мама с папой приехали в свое время из областей; их собственные родители - которые остались живы - находились далеко от Ленинграда.
   И тогда пришло решение, которое оказывалось единственным.
   Мама сказала, что пойдет на пенсию.
   Ей было только пятьдесят три года, но она могла уйти раньше по инвалидности, из-за врожденного искривления позвоночника. Которое не мешало ей всю жизнь бегать, летать, ездить в экспедиции, во время войны работать на заводе, и так далее. Но снабжало справкой, позволявшей покинуть работу.
   Настоящим инвалидом, конечно, являлся папа. Но он свою работу не собирался бросать до самой смерти.
   Впрочем, сидеть с маленьким ребенком следовало именно женщине.
   Так в этот день жизнь нашей семьи перевернулась заново.
   Я чувствовала страшную тоску от сознания того, что мое замужество рассыпалось в прах.
   Тоску совершенно абстрактную - мне было глубоко наплевать на Виталия; просто менялось мое положение.
   И в то же время ощущала облегчение, ведь все решилось и отпала необходимость терпеть равнодушие мужа и пытаться навести мосты через пропасть, которая сделалась бесконечно широкой.
   Правда, я весь вечер сидела как на иголках, сильно опасаясь прихода Виталия.
   Который разрушил бы планы прежде, чем их удалось претворить.
   Но он, к счастью, не пришел.
 
3

   Мой муж все-таки был очень умным человеком.
   В нем сочетались две совершенно разных черты: глубокий ум и редкостная по силе похоть.
   Впрочем, даже в девятнадцать лет я не была дурой; и глупый мужчина, самый красивый и велеречивый, никогда бы не смог завладеть моей душой настолько, что я спокойно дала бы ему себя дефлорировать, а потом - хоть и под легким нажимом мамы - пошла за него замуж.
   Во всяком случае, Виталий имел чрезвычайно развитый инстинкт самосохранения.
   Он не стал приезжать на Декабристов. За три года он успел понять мой характер и сейчас осознал, что совершил непростительную ошибку. Попавшись прямо в постели с любовницей.
   Он знал, что я этого не прощу. Во всяком случае, с налета.
   Поэтому он явился ко мне в поликлинику.
   На следующий день, с утра, до начала работы.
   Я видела его в коридоре, но прошла, как мимо пустого места, и закрыла за собой дверь кабинета.
   Виталий терпеливо высидел часы моего приема. И когда я собралась идти по вызовам, наконец приблизился ко мне.
   Не отвечая, я вышла на улицу.
   Он молча шагал рядом.
  -- Тамара...- наконец сказал он.
  -- Что тебе? - отчетливо спросила я, останавливаясь и глядя в его лицо.
  -- Тамара, я хочу попросить у тебя прощения... - начал было он с привычным обаянием в голосе.
  -- Не проси, - ледяным тоном перебила я. - Прощения не будет.
   Он замолчал, видимо, заранее не подготовившись к этому разговору.
  -- Если ты думаешь, что вчера я увидела нечто неожиданное, то глубоко ошибаешься, - продолжала я, решив добить его сразу и навсегда. - Я уже давно подозревала. Вчерашняя твоя безгрудая пассия лишь последняя доказательство. Поэтому я не намерена ничего слушать. Я развожусь с тобой и ты мне больше не нужен.
  -- Но Тамара...
  -- Все. Я сказала все. Ты мне больше не нужен и я не желаю тебя знать. Я даже на алименты подавать не буду. Обойдусь без тебя. А ты продолжай скакать по чужим постелям. Пока пенис действует. Желаю удачи.
   И круто повернувшись, я быстро пошла в другую сторону.
   У Виталия хватило ума не бежать вслед и не устраивать бразильскую сцену.
   Теперь, взрослым умом, я знаю: это объяснение принесло облегчение прежде всего ему самому.
   То, что я ему не нужна, стало ясным давно.
   Про сына я и не говорю; нынешний опыт показывает, что отцы интересуются сыновьями с того возраста, когда с ними можно мастерить или пить водку. Тогда же я просто чувствовала, что Алеша отцу безразличен.
   И все-таки Виталий, при всей его гнусности, оказался не полным подлецом.
   Через несколько дней он привез на Декабристов Алешину кроватку и все оставшиеся вещи.
   Дома оказалась только мама.
   К ее чести, она не сказала ни слова.
   Молча позволила зятю пронести барахло в комнату. Также молча взяла у него какие-то деньги, которые он передал для сына.
   Деньги он приносил еще несколько раз.
   Потом перестал.
   Думаю, они требовались ему для себя самого.
   Впрочем, его аспирантская стипендия была меньше моей мизерной врачебной зарплаты.
   Сказав, что развожусь, я имела в виду, что просто ухожу от него.
   Зайдя в ЗАГС, я узнала, что в случае наличия несовершеннолетних детей развод супругов оформляется через суд. То есть кто-то из нас - а точнее я, поскольку ребенку не исполнилось трех лет - должен подать заявление, а потом нас обоих вызовут на процесс.
   Мне было некогда заниматься бумажной волокитой.
   Я ушла от Виталия, стерев его из моей жизни.
   А то, что в паспорте он продолжал значиться моим мужем, меня мало волновало.
   Ведь выходить замуж я больше не собиралась.
 
4

   Моя новая жизнь разительно отличалась от прежней.
   Я не уставала поражаться глубине и силе истинной любви, которую испытывала ко мне мама. Ведь она при первой необходимости бросила ради меня свою любимую работу.
   Мама не просто подменила меня на время отсутствия - она полностью взяла всю заботу об Алеше.
   Хотя сын мой родился спокойным, здоровыми и уравновешенным, все равно можно представить, сколько хлопот доставлял он каждый день.
   Несмотря на нашу квартиру, где имелась горячая вода, для получения которой требовалось лишь натопить дровяную колонку в ванной.
   Я так и говорю - "можно себе представить". Потому что, сколь ни стыдно признаваться в том, я полностью перевалила сына на мамины плечи.
   Ведь я уже говорила: родив ребенка, я не стала матерью. В этом проявлялась моя странная, не по эпохе инфантильность. А возможно, я просто была так устроена.
   Если в общежитии я несла на себе основное бремя в обслуживании ребенка, то здесь мама меня полностью вытеснила. И я с радостью ей все передала.
   Даже кормление грудью потеряло прежнюю необходимость. В любой момент я пользовалась молокоотсосом, это не представляло труда. Вероятно, Виталий здорово рассосал мне соски: стоило взять полную грудь двумя руками и чуть сдавить, как молоко начинало даже не капать, а брызгать тоненькими струйками. Его у меня было на удивление много. И я сцеживала его даже на работе.
   Стоило почувствовать, как молочные железы наработали столько, что лифчик сделался тесным, я шла в туалет и доилась в прихваченную бутылочку. Иногда за день их набиралось целых две.
   Алеша пил с удовольствием.
   Настоящее кормление грудью я всегда оставляла на вечер. Потому что несмотря на непутевость как матери, ощущение его ротика на соске всегда доставляло мне непонятное, пугающее блаженство. Этим я не могла пренебречь.
   И так пошла жизнь.

[salehard]

5

   Мама настолько увлеклась воспитанием внука, что не пустила его ни в ясли, ни в детский сад.
   Алеша рос дома, при семье, пусть и неполной.
   И поскольку рос не на моих, а на маминых руках, то процесс шел очень быстро.
   Мне хватало сил оставаться женщиной.
   Хотя ничего странного в том я не сейчас не вижу: мне не исполнилось еще тридцати лет.
   Моя мама была просто золотой.
   Вместо того, чтобы ругать непутевую дочку, принесшую домой ребенка от никчемного мужа - или по крайней мере не давать мне о том забыть - она внушала, что я не должна опускать руки.
   В том смысле, я должна что всеми силами устроить себе нормальную женскую судьбу.
  -- Ты такая красивая, Тамара, - повторяла она, качая Алешу. - И ты не имеешь права ставить на себе крест. Мужчин мало, это я всегда говорила. Но для такой женщины, как ты, нормальный человек должен найтись...
   Она говорила это так, будто Алеша был ее сыном, а я - переросшей дочерью на выданье.
   Конечно, первое время после разрыва с Виталием мне было противно смотреть на мужчин вообще.
   Но потом воспоминания о муже стерлись и потускнели.
   К тому времени прошло года два новой жизни.
   Алеша давно питался нормальной пищей, мои молочные железы тихо прекратили работу - даже не испортив первоначальную форму груди. И я совершенно освободилась от минимальных обязанностей по отношению к ребенку.
   При условии того, что сыном занималась мама - а после работы папа- у меня оставалась куча времени на личную жизнь.
   Сначала я не знала, куда его девать.
   Но мама упорно ориентировала на знакомство с новым мужчиной.
   И постепенно вселила в меня эту идею настолько глубоко, что я решила ей последовать.
 
6

   Сколь ни парадоксальным это покажется, но в те времена, при почти полном отсутствии свободных мужчин, женщине было куда проще найти любовника, нежели сегодня.
   Или хотя бы познакомиться для возможного продолжения отношений.
   Ведь тогда существовали танцы.
   Не нынешние дискотеки с громоподобной молотилкой, куда ходят лишь обкуренные и наколовшиеся подростки - а человеческие танцы. В нормальных залах и домах культуры, где играла нормальная музыка для нормальных людей.
   И мама каждый вечер пыталась выгнать меня из дома.
  -- Сидя сиднем, Тамара, не найдешь себе принца, - говорила она. - А годы идут.
   Отец не возражал. Алеша его не обременял, и он все-таки рассчитывал на мой ум, который должен был не позволить отыскать второго Виталия.
   И я послушно таскалась по танцам.
   Я изучила все дворцы культуры, знала репертуар и контингент собиравшихся. Надо сказать, что я была довольно легкой и хорошо танцевала. Впрочем, в те годы танцевать умели практически все.
   И я ходила часто даже не в поисках мужчины, а просто отдохнуть и ощутить свое упругое тело, послушное музыке.
   Мужчин, как ни странно, там оказывалось достаточно.
   Но я никак не решалась сблизиться хотя бы с кем-то больше, чем на позволение проводить себя домой.
   Одни казались чересчур чувственными - и я видела в них Виталия.
   Другие, наоборот, докучали умными разговорами, а мне хотелось стать настоящей женщиной и испытать радость секса.
   Третьи...
   В общем, можно долго перебирать все существующие в природе недостатки мужчин, из-за которых я отвергала одного за другим случайных знакомых, которым приглянулась.
   Так продолжалось года полтора.
   До зимы пятьдесят девятого, когда я собралась на новогодний вечер во Дворец культуры имени С.М. Кирова.
   Неподалеку от которого находилось то мерзкое университетское общежитие, где семь лет назад дефлорировал меня красавец Виталий.
   Я вспоминала об этом факте всякий раз, когда проезжала мимо этого дворца на троллейбусе по Большому проспекту Васильевского острова или на трамвае по Среднему...
   Память той ночи одновременно угнетала меня и несла в себе нечто романтическое. Неубитое даже последующей жизнью с Виталием и крахом нашего брака.
   И, возможно, я не случайно выбрала именно этот дворец для вечера, предшествующего круглому тысяча девятьсот шестидесятому году.
   И, как ни странно не ошиблась.
   Потому что почти сразу встретила там...
 
7

   Его я увидела сама в толпе стоящих вдоль стен между танцами.
   На нем была черная морская форма без погон, с несколькими рядами орденских колодок и золотыми углами на рукавах. На вид он казался чуть старше меня. Лицо его, сухое и сосредоточенное, несло отпечаток незнакомой мне мужественности, какой я не видела даже в воевавшем отце.
   Хотя, возможно, в нем и не имелось ничего особенного. Просто что-то переключилось в моем сознании, и он понравился мне сразу и всем.
   Потому что был моряком.
   Потому что не походил на Виталия.
   Потому что имел жесткую и решительную внешность.
   Потому что потому...
   Я с нетерпением ожидала одного из обязательных "белых танцев". И чтобы меня не успели опередить, все время вертелась неподалеку от него.
   Но с белым танцем я не успела.
   Потому что он пригласил меня сам.
   На танго.
   Как только заиграла музыка, он взял меня уверенно. И повел так, что я сразу узнала хорошего танцора и настоящего мужчину.
   Я была в туфлях своего любимого фасона, на невысоких каблучках, поскольку ростом меня бог не обделил. Моряк не дотягивал до моей макушки.
  - О господи, - почти со страхом подумала я. - Он опять ниже меня. Как Виталий. Этой мой рок. И неужели...
   Во время танца мы молчали. Потому что незнакомец оказался просто-таки великолепным танцором, а разговор сбил бы дыхание.
   Мы танцевали изумительно. Временами полностью сливаясь телами, как это положено в танце, само название которого происходит от латинского "tangere", то есть "касаться". Временами он клал меня на бедро, или отбрасывал далеко назад, или мы раскрывались в позе, где я грациозно выставляла свою красивую ногу, высоко обнажавшуюся в разрезе юбки. Не зря я именно в этот вечер надела самые лучшие чулки - модные, со швами сзади, которые умела носить, не перекручивая...
   И вдруг посреди танца мне сделалось не по себе.
   Мне показалось, что я... обмочилась.
   Описалась, как говорили, в детстве.
   Этого не могло быть, поскольку я не знала проблем с недержанием мочи - но это было так.
   В трусах моих стало мокро.
   Из меня текло.
   Сначала меня бросило в жар от стыда и страха - что сейчас будет...
   Стараясь не отвлекаться и не терять темп, я слушала свои ощущения... и вдруг поняла, что все не так.
   К мочеиспусканию это не имело никакого отношения.
   У меня в самом деле сделалось влажно между ног.
   Но текло совершенно из другого отверстия.
   Ощущение было точь-в-точь таким, как если бы я совершила обычный коитус, а потому, не вылив из себя semen и не подмывшись, оделась и пошла.
   Я догадалась, что из меня выделяется вагинальная смазка. Впервые в жизни, через семь лет после дефлорации, и три года половой жизни, я возбудилась в первом танце с незнакомым мужчиной до такой степени, что гениталии раньше времени дали сигнал о готовности.
   Это было немножко стыдно, и смешно, и забавно одновременно.
   В то же время я поняла: это - знак.
   И сделала так, что остаток вечера мы танцевали только с ним.
   Моряка звали Сергеем. Мне очень нравилось это имя. Но еще больше нравился он сам. Хотя и непонятно почему.
   За меня решало мое vagina. Которое продолжало поддерживать мокроту и не собиралось успокаиваться.
   В большой перерыв Сергей вышел на улицу покурить.
   А я сбежала в вестибюль, где стояли телефоны-автоматы.
   К концу пятидесятых даже в коммунальных квартирах появились коридорные телефоны. Найдя в сумочке двадцатикопеечную монету, я позвонила домой.
  -- Ма-ам, - тихо сказала я, прикрываясь рукой, чтоб меня не услышали снующие туда и сюда люди. - Я сегодня, может быть, не приду домой ночевать, так что не волнуйся...
  -- Понятно...- немного помолчав, ответила мама. - Только ты хорошо  подумай.
  -- Ладно.
  -- Тамара, а что - ты в самом деле кого-то нашла?
  -- Даааа...- продышала я и повесила трубку.
   Откуда во мне возникла такая уверенность?
   Откуда мне было знать, к примеру, что моряк не женат и не пришел сюда просто потанцевать? И что вообще я понравлюсь ему настолько, чтоб в первый же вечер он захотел быть со мной?
   Я ничего не знала.
   Но была уверена.
   Танцы кончились. Оркестр собирал свои блестящие трубы. На елке погасли огни. Усталый народ зашаркал к выходу.
   Поскольку мы с Сергеем не расставались весь вечер, то совершенно естественно, что в гардеробе он подал мне пальто, и на улицу мы вышли вместе.
   Я шагала и чувствовала, как выделения, насквозь промочив трусы, уже ползут по ногам, голым над краями чулок - медленными но настойчивыми струйками.
  -- Спасибо вам, Тамарочка, за прекрасный вечер, - сказал Сергей, когда мы оказались на троллейбусной остановке. - Куда прикажете вас проводить ?
  -- К вам домой, если это возможно, - прямо ответила я.
 
8

   Моряк обитал в темной, извилистой коммуналке на Малом проспекте.
   Когда мы вошли в переднюю, всю заваленную, вероятно, еще довоенной рухлядью, он тихо запер за собой, потом подхватил меня с пола и бесшумно понес по длинному коридору.
   Ощущение его жестких, но осторожных рук, сжимающих плоть моих ляжек, было настолько сладостным, что из меня потекло еще сильнее.
   А Сергей ступал тихо и не торопясь.
   Наверняка в этом не имелось никакой необходимости.
   Взрослый человек в своей комнате мог вести свою жизнь.
   Ему просто хотелось показать мне свою мужскую силу.
   И почувствовать меня иначе, чем в танце.
   Наше тайное шествие было прелюдией ко всему последующему.
   Около своей комнаты он мягко меня опустил, несколько секунд возился с ключом в полном мраке, наконец замок щелкнул и тихо скрипнули дверные петли.
   Сергей протолкнул меня навстречу мутно сереющему прямоугольнику узкого окна.
   Дверь закрылась, замок щелкнул еще раз и наконец мы остались вдвоем.
   Не в силах больше сдерживаться, я задрала юбку, отстегнула резинки чулочного пояса и, сдернув с себя уже насквозь мокрые трусы, швырнула их куда-то в темноту...

[salehard]

9

  -- Ты не думай, что я такая, - шептала я глупую и вечную, миллиарды раз повторенную женщинами разных веков фразу.
   Я лежала в позе, столь же вечной и растиражированной сейчас сотнями американских фильмов.
   Опустив голову на его вытянутую руку и закинув ногу ему на живот. Так чтобы самым мягким местом, нежным коленным сгибом ощущать его влажную glans penis. Semen медленно вытекала из меня - повезло на безопасный день ! - и пятнала простыню. Но это не казалось важным.
  -- Не думай, что я с каждым мужчиной ложусь в постель в первый вечер знакомства, - повторяла я, перебирая пальцами шерсть на его груди. - Просто ты мне очень понравился. Ну ооочень - понимаешь?
  -- Понимаю, - тихо смеялся Сергей. - Только не понимаю, что во мне такого хорошего?
  -- Ну... - я рисовала на нем пальцем, все еще плавая в сладкой истоме. - Во-первых, ты моряк.
  -- Даа? А ты что - любишь именно моряков?
  -- Да нет... - вдруг совершенно серьезно ответила я. - Просто... Просто к морякам отношусь иначе, чем к другим людям. В моей жизни был случай...
   И как-то естественно я рассказала Сергею страшные воспоминания детства. Качающийся на волнах паром, и черный крест немецкого истребителя, и остервенелый моряк, лупивший влёт из своей батареи...
   Удивительно - но с Сергеем все сразу произошло иначе, нежели с Виталием. С тем можно было разговаривать о чем угодно, но только вне постели. Стоило снять одежду, как для него оставался один коитус. После которого он мгновенно терял ко мне интерес и засыпал. А с Сергеем, оба еще горячие после бурного совокупления, мы беседовали о совершенно посторонних и нешуточных вещах.
  -- Этому матросу я бы поставил памятник из чистого золота, - тихо сказал он.
  -- Да, он спас целый корабль. Причем с маленькими детьми.
  -- Прежде всего - он спас тебя...
  -- Но ты знаешь, сейчас меня поражает факт, что он доделал дело до последней точки. Сбил самолет, затем расстрелял летчика, который пытался спастись, потом уничтожил сам парашют.
  -- Совершенно правильно сделал. С военной точки зрения. Потому что парашют, болтающийся в небе, мог привлечь внимание других летчиков.
  -- А тогда... Я вообще не поняла, как получилось. Он выстрелил очень коротко, а человека перерезало пополам. У него была такая жуткая батарея из четырех огромных толстых пулеметов...
  -- Ну да. В начале войны на малых кораблях стояли такие. Очень слабые, кстати, и толстыми казались из-за кожухов охлаждения. Старые "максимы" времен первой мировой, их соединяли четверкой, иначе не хватало мощности огня. И все равно - патронов уходила уйма, а толку мало. Потом уже ДШК появились крупнокалиберные, спаренные...
  -- А ты воевал?
  -- Конечно.
  -- Здесь, на ленинградском?
  -- Где же еще? Выходит твой матрос не только тебя, но и меня спас. Ведь тот гитлеровец, останься в живых, пересел бы на другой самолет...
  -- Поэтому я на всю жизнь полюбила того неизвестного матроса. И как только тебя увидела, сразу почувствовала расположение...
  -- Правда, у меня нет счетверенного пулемета.
  -- Ничего, - я скользнула рукой под одеяло. - Тебе и одного хватит...
 
10

   Утро в чужой постели началось с того, что... Сергей предложил выйти за него замуж.
   - И этот туда же, - захваченная врасплох, ошарашенно думала я, разыскивая зашвырнутый куда-то бюстгальтер. - Они что - сговорились ?..
   Но Сергей знал, что предлагал.
   Я еще практически ничего не ведала о нем, кроме того, что он капитан загранплавания, но уже ощущала надежность и силу. И верила каждому его слову.
   Он пояснил, что я ему понравилась, и он давно мечтал найти такую девушку.
   При слове "девушка" я усмехнулась.
   И сказала ему, что я дааавным-давно не девушка. Более того, успела побыть замужем и у меня трехлетний сын. И что вчерашний дикий прыжок в его постель ни в коей мере не выражает матримониальных стремлений. Что он мне тоже понравился с первого взгляда, а если людям хорошо, то почему бы им не встречаться просто так, без всякой женитьбы?
   Я не кривила душой. В постели с Сергеем мне оказалось до безумия хорошо. Правда, настоящего исчерпывающего оргазма, после которого на время из тела улетучиваются силы, я не испытала. Но меня сжигало желание; я качалась на волнах блаженства; все время, что он был во мне, я испытывала сладчайшие, неземные, до сих пор не мыслимые мною ощущения. Я не дошла до вершины - наверное, этому предстояло учиться - но почувствовала себя настоящей женщиной.
   Сергей сказал, что сын не помеха. Более того, при моем согласии он его усыновит, поскольку своих детей иметь не может - я, разумеется, не стала уточнять, почему. А потом привел действительно серьезные аргументы.
   Управление порта достраивало ведомственный дом. И в будущем году обещало дать квартиры капитанам. Правда, однокомнатные - но зато отдельные. И что казалось совершенно фантастическим - с автоматическими газовыми колонками и настоящей горячей водой. Но квартир было мало, и претендовать на них могли только женатые.
  -- И потом...- добавил Сергей. - Мне за годы работы по загранке удалось кое-что скопить... А я один, у меня вся родня в блокаду вымерла. И не хотелось бы, чтобы в случае чего все досталось государству...
  -- Мне нужно подумать... - сказала я.
  -- ...Только думай побыстрее, пожалуйста, - серьезно уточнил Сергей. - Иначе я не успею попасть в список и мы не получим квартиру...
   Он сказал "мы" так, словно вопрос был уже решенным.
  -- ...Но думаю я быстро.
   Я думала ровно столько, сколько времени понадобилось, чтобы надеть бюстгальтер.
   Все женщины, как известно, делятся на два психологических типа, в зависимости от того, каким способом облачаются в этот предмет женского туалета.
   Те, что привыкли идти напролом и добиваться своего, чего бы то ни стоило, надевают его прямо: сразу накидывают бретельки, опускают чашечки на бюст - потом заводят руки за спину и там застегивают, вслепую сводя концы. Это страшно неудобно, хотя иногда получается очень быстро. Но они так привыкли и иначе уже не могут.
   Более мягкие и терпимые идут простым путем. К ним относилась и я.
   Я надела лифчик задом наперед. Без проблем застегнула на животе. Перевернула. Затолкала в него левую грудь. Потом правую. Потом, влезла плечами в бретельки. Наконец взяла обе груди руками, проверяя, на месте ли они. Все оказалось в порядке.
   - Я согласна, - ответила я, подняв глаза к наблюдавшему за мной Сергею.
 
 
Часть четвертая
 
1
   Итак, в возрасте двадцати шести лет я вышла замуж вторично.
   За человека, которого увидела один раз, после которого легла в постель, а наутро решила связать с ним судьбу.
   Разумеется, прежде всего я привела Сергея домой. Он и сам сразу высказал такое желание. Явился в наглаженной форме с золотыми нашивками, вместо колодок надев настоящие ордена и медали - их у него было немало, только я в этом ни черта не разбиралась - чем сразу покорил папу.
   Они выпили вдвоем графин водки, много говорили о войне, под конец спели неизменную "Волховскую застольную".
   Я до сих пор не знала о Сергее ничего конкретного. Мне было хорошо с ним в постели, и этого казалось достаточным.
   Но папа, делясь воспоминаниями и одновременно вскользь расспрашивая Сергея, выяснил абсолютно все. И я это услышала.
   Несмотря на моложавость, Сергей оказался старше меня на двенадцать лет.
   Он успел не просто повоевать, а служил командиром торпедного катера на Балтике. Даже будучи женщиной, я представляла, что эта морская специальность неимоверно опасна и почти самоубийственна. Слова Сергея о летчике, который мог убить и его, прозвучали сущей правдой. Он участвовал во многих операциях, несколько раз его ранили. После войны демобилизовался. Ему надоело подчиняться приказам дураков в золотых погонах. Ушел в коммерческий флот. Заочно окончил какой-то институт - какой именно, я прослушала, выходя на кухню - и в результате стал капитаном дальнего плавания.
   Женатым никогда не был, несмотря на возраст: руки не доходили. И, кроме того, никак не удавалось встретить женщину, подобную мне.
   Последнее подкупило и маму.
   Сергей немного повозился с Алешей и я поняла, что дети для него - не такое пустое место, как для Виталия.
   Когда мы уходили: с первой ночи я взяла и просто осталась в комнате Сергеевой коммуналки - отец отозвал меня и тихо сказал:
  -- Тамарка, это мужик. Тебе повезло раз в жизни. Держись за него и береги.
   Аттестация, выданная отцом моему второму мужу, разительно  отличалась от оценки Виталия.
   Впрочем, я и тогда и теперь все решила сама.
 
2
 
   Когда сейчас я пишу "вышла замуж", это занимает два слова и воспринимается как нечто невероятно быстрое и легкое.
   На самом деле, познакомившись с Сергеем я не была официально разведена с Виталием.
   И решение вопроса вдруг выросло в невероятную проблему.
   Поскольку Алеша не достиг совершеннолетия, для развода все еще требовался суд. Контактировать с бывшим, хоть и формально существующим мужем у меня не имелось желания. И сам Виталий за три незаметно пролетевших года ни разу не навестил сына; он о нас давно забыл.
   Преодолев нелюбовь к официальным местам, я сходила в отдел аспирантуры университета, выяснила, где сейчас работает мой муж: он защитил диссертацию и устроился в закрытое научно-исследовательское учреждение, имевшее служебную жилплощадь. То есть практически стал ленинградцем. Меня не интересовали перипетии его жизни, кроме адреса, поскольку заявление подавала я: по юридической терминологии я являлась истцом, а Виталий ответчиком. Согласно законам дело рассматривалось по месту его жительства. Выяснив, где проживает мой супруг, я пошла в соответствующий суд, уплатила госпошлину и подала заявление - точнее, иск о расторжении брака.
   Все казалось запущенным и оставалось ждать назначенного срока.
   На процесс Виталий не явился. Судья сказала, что в первый раз без ответчика дело не рассматривается, и перенесла слушание на месяц.
   Я поняла, что все затянется.
   Между тем Сергей, с которым я уже как будто сто лет жила в маленькой комнатке-вагончике, повторял, что нам надо как можно скорее жениться, чтобы не пролететь с квартирой.
   Тогда, скрепя сердце, я отправилась на поиски самого Виталия. Домой к нему идти не хотелось: я не желала видеть женщину, в которой он упражняется на данный момент. Я пошла к нему на работу - куда меня, разумеется, не пустили: предприятие было режимным.
   Я покорно подождала у турникета и отловила бывшего мужа в толпе хлынувших на волю в час обеденного перерыва.
   За три года он почти не изменился, только чуть поубавилось шевелюры.
   Мне не хотелось вступать в переговоры, поэтому я кратко сказала, что хочу развестись с ним и прошу явиться в суд. Несмотря на занятость, которая, вероятно, помешала прийти по первой повестке.
   И тут же с удивлением узнала, что Виталий не собирается со мной разводиться.
   Что на втором процессе он уладит все так, что судья нас не разведет.
 
3

   Любопытное дело...
   Я пишу эти записки в XXI веке.
   Когда кругом пищат мобильные телефоны, в интернете можно узнать, толщину penis Билла Клинтона в момент его романа с фотомоделью, а институт брака практически умер в Европе и отмирает у нас.
   Но сама себе я кажусь реликтом эпохи.
   Потому что родилась до войны, а юность и молодость пришли на пору, когда привычные понятия были перевернуты.
   Виталий не хотел со мной разводиться не из вредности и даже не из намерений получить постоянную ленинградскую прописку.
   Он боялся развода, поскольку этот факт мешал его карьере.
   Да, именно так.
   Сейчас трудно поверить самой, те времена забылись даже в моей памяти.
   Но образ коммунистической семьи претерпевал эволюции.
   На заре возникновения СССР, в противовес уничтоженным церковным традициям, понятия законного брака не вообще существовало. Люди сходились и жили десятилетиями, рожали и растили детей просто так - "в гражданском сожительстве", говоря языком современных законов.
   Венчание отменили, регистрация в ЗАГСах не считалась обязательной.
   Мои родители, например, зарегистрировали свой брак после войны, когда я заканчивала школу.
   А потом как-то незаметно статус советского брака ужесточился и по своей непримиримости превзошел даже нерасторжимый христианский "союз на небесах".
   Официальный развод стал чрезвычайным явлением. Я помню времена, когда объявления о разведенных супругах печатали в городской газете.
   Советский брак обязан был быть нерушимым, как сам СССР. И если мог развестись простой человек - какой-нибудь рабочий или колхозник - то для карьериста развод означал крест на дальнейшем продвижении.
   А мой муж Виталий, защитив диссертацию и быстро поднимаясь по служебной лестнице - ведь он в самом деле обладал недюжинным талантом - собирался вступить в партию. Потому что лишь пробившись в сонмище посвященных, стоило надеяться на действительно высокие посты, вплоть до руководства институтом. Имелся должностной барьер, перешагнуть который не мог ни один беспартийный, будь он хоть семи пядей во лбу. А сами критерии для принятия в партию отличались своеобразностью, лежащей вне понимания обычного человека. Например, тот факт, что будущий коммунист, уважаемый всеми кандидат наук Виталий Аркадьевич Земляков не пропускал ни одной юбки, в расчет не брался. Но если бы он решил официально развестись со своей супругой - которую не видел несколько лет - то это означало запрет и крушение.
   Вот такие были времена.
   Тогда это казалось диким.
   Но с нынешней позиции я осознаю, что нерушимость советского брака являлась одной из составляющих системы массового рабского труда и воспроизводства рабской силы, без которой не могла существовать убыточная экономика социалистического строя.
   Даже я, никчемный врач-терапевт, теперь это понимаю.
   Как и то, что отнюдь не нравственностью, а заботой о пополнении армии рабов диктовался существовавший тогда запрет на аборты.
   Да. Сейчас опять-таки трудно верить. Но во времена моей молодости аборты делались лишь в двух случаях: если имелись медицинские противопоказания к родам и если беременная стала жертвой изнасилования, имея на то официальные доказательства. Просто так ни одна женщина не имела прав избавиться от нежеланного ребенка.
   Со всем ханжеством коммунистического строя этот закон - а данное положение было узаконено, и любой гинеколог, сделавший запрещенный аборт, рисковал стать уголовником - этот закон якобы боролся за здоровье советских женщин.
   Но история умалчивает, сколько сотен и тысяч женщин просто умерли, пытаясь избавиться от ребенка в грязных подпольных абортариях...
   Впрочем, меня опять унесло в сторону.
   Аборты меня тогда не интересовали. Как не интересуют и сейчас.
   Я была в отчаянии: каким образом развестись с Виталием?
 
4

   Не сумев договориться с официальным мужем, я поделилась проблемой с фактическим.
   Сергей выслушал молча, наморщил лоб, почесал в затылке и сказал три слова:
  -- Принято к исполнению.
   Я не знаю, по каким - вероятно, оставшимся с военных времен - каналам он надавил на моего ученого Виталия. Или, возможно, сразу на судью. Но дней через десять у меня на руках имелось решение суда о том, что брак расторгнут, а с ответчика взысканы алименты в размере двадцати пяти процентов от всех доходов. Я сказала, что мне не нужно денег этого козла - Сергей усмехнулся и ответил, что я и в самом деле проживу без них, но так автоматически положено при решении бракоразводного дела.
   Мой милый и неповторимый Сергей разделался с проблемой так же окончательно, как неизвестный моряк моего детства с фашистским летчиком.
   Я была полностью свободна - и могла начинать очередную новую жизнь.
 
5
 
   Моя вторая свадьба происходила в гавани, в ресторане морского порта, название которого я уже забыла.
   Но скажу честно, что никогда в жизни мне больше не приходилось бывать на такой великолепной, ураганной, веселой и настоящей свадьбе.
   Сергей, видимо, получал по тогдашним меркам очень много - сколько именно, меня не интересовало, поскольку я всю жизнь оставалась равнодушной к деньгам.
   Главными гостями был экипаж сухогруза, которым командовал мой будущий муж - несколько десятков веселых белозубых моряков в отутюженных формах, со своими женами и девушками. Пришло также несколько фронтовых товарищей Сергея и друзей детства. С моей стороны гостей почти не набралось. Школьных подруг я растеряла в эвакуации, на работе близко ни с кем не сошлась. Но меня это не волновало.
   Меня возбуждал радостный гром настоящей мужской компании и общая атмосфера праздника. Который обещал невероятное удовольствие: на возвышении у стены зала стояли пюпитры и сверкали разложенные инструменты заказанного Сергеем оркестра.
   А в каком платье я сидела за столом...
   Сергей хотел, чтобы я выглядела лучше всех. Но, будучи умным человеком, понимал, что если замуж выходит разведенная женщина с трехлетним ребенком, то фата покажется неуместной.
   Он совершил истинно мужской поступок. Мы пошли в "Березку": в те забытые годы на полках обычных универмагов не имелось ничего, зато существовала сеть валютных магазинов, где за особые деньги можно продавались вещи импортного производства. Поскольку Сергей был моряком загранплавания, у него имелись "флотские боны" - один из видов привилегированных денег тогдашнего СССР. И в "Березке", перемеряв все возможное, за два часа я выбрала простое английское платье из серого шелка.
   На первый взгляд обычное. В меру открывающее грудь, в меру оголяющее ноги.
   Но оно оказалось сшитым точно на меня. Я купила также настоящий французский лифчик - который, увеличив мой бюст раза в два, оставался невидимым, создавая иллюзию, что платье прикрывает абсолютно голую грудь. Длина оказалась идеальной. Когда я сидела, платье поднималось ровно настолько, чтобы показать всем мои невообразимо круглые колени. А когда вставала, то подол опускался, они скрывались и внимание переключалось на самую красивую часть моих ног - икры. Я гордилась своими икрами - гладкими, тугими и ровными. Посещая танцы, я всегда невольно разглядывала ноги других женщин. И таких икр, как у меня, не встречала ни у кого. Особенно хорошо они смотрелись сзади. Танцуя в этом платье, я была просто неотразима для наблюдающих...
   За главным столом рядом со мной сидели двое дорогих мне мужчин.
   Справа Сергей, слева - папа.
   Оба надели свои старые, идеально отчищенные мамой военные формы с погонами - оказалось, что у Сергея всего на одну звездочку меньше, чем у папы; он демобилизовался старшим лейтенантом, а папа пришел капитаном. И при орденах. Весело перезванивалась медь боевых наград. Оба были неимоверно счастливы от события и друг от друга.
   И когда неожиданно стихали тосты и стук приборов, через меня перелетали обрывки фраз, словно где-то за стеной шел фильм с громким звуком:
  -- ...Ложиись!.. В укр-рытие!
  -- ...Седьмой, я на боевом !
  -- Не успеешь, не успеешь...
  -- Аппар-раты - товсь!
  -- Ну что же вы...
  -- Залп !!!
  -- Куда вы лупите, маз-зилы ?!
  -- ...Торпеды пошли !..
   Мама пыталась урезонить мужчин, напоминая их, что здесь все-таки свадьба, а не встреча ветеранов. Но мне нравился разговор. Это была их война, которая соединила Папу и Сергея крепче, чем просто тестя с зятем...
   Потом мама ушла: Алеша был оставлен соседке, и она волновалась, как он там один.
   А потом грянула музыка и начались танцы.
   Я утанцевалась до упаду.
   Танцевала с Сергеем, с его первым, вторым и третьим помощниками, штурманом, главным механиком и не помню еще с кем.
   Такого беззаботного, отчаянного веселья я не испытывала никогда.
   Ни до, ни после.
   Я поняла, что новая жизнь будет действительно счастливой.
 

[salehard]

6

   Дальше все пошло согласно плану.
   Еще три месяца мы жили с Сергеем в коммуналке.
   А весной, до начала навигации, переехали в обещанный дом.
   Который стоял на Васильевском острове, смотрел на залив и где в самом деле имелась горячая вода из автоматической газовой колонки.
   В те годы дома сдавались в годном для жилья виде.
   Нам не пришлось ни переклеивать обоев, ни менять оконных рам. В квартире оказался даже хороший паркет.
   Сергей сразу обставил квартиру современнейшей - по тем меркам - мебелью.
   Из старой комнаты, отданной государству, он не взял ничего.
   Кроме книг.
   Которых у него оказалось неимоверное количество. Тогда существовали подписные собрания сочинений от журнала "Огонек" и Сергей, обладая деньгами, выписывал все возможное.
   Как он рассказывал, скучными зимними месяцами, когда до начала навигации далеко, а все ремонтные работы по кораблю уже завершались, он только и делал, что читал.
   Меня это удивляло. Сама я ничего не читала, кроме медицинской литературы, и в нашем доме книг не водилось вообще.
 
7

   Эти книги сохранились у меня о сих пор.
   Я прочитала их в зрелом возрасте, уже без Сергея.
   И вообще вся квартира так и осталась с обстановкой, которую он купил в шестидесятом году.
   Сейчас она напоминает интерьерную декорацию к какому-нибудь фильму вроде "Приключений Шурика": ультрамодные для тех лет столики несимметричной формы, раскладной диван с подлокотниками летящего дизайна, странные в космической завершенности торшеры...
   Сергей жил как обеспеченный советский человек. Часть зарплаты получал бонами, покупал вещи и продукты в валютных магазинах. А копил деньги на черный день, как и все - в рублях. На сберкнижке. И это не пошло мне впрок. Я родилась и прожила жизнь неспособной к экономическому расчету.
   Я оказалась настолько непригодной для активного существования, что даже не училась водить "Волгу", которую Сергей для нас купил - потом ее кому-то продала.
   Когда началось обвальное падение рубля, я потеряла абсолютно все, оставленное мужем.
   Впрочем, в то время мои мысли уже были заняты совершенно иным.
   Но я забегаю вперед.
   Скажу только, что единственным достойным применением тех денег оказался памятник, поставленный мною Сергею - я не поскупилась и заказала гранитный монумент с его скульптурным портретом - который получился лучше, чем безликие воины-победители, расставлявшиеся по всему союзу.
   Впрочем, я опять убежала.
   А жизнь должна идти по порядку.
 
8

   Как только мы получили отдельную квартиру, Сергей повторил свое желание взять Алешу - которому недавно исполнилось три года.
   Я отнеслась к предложению, мягко говоря, прохладно.
   К сыну я так и не привыкла, он отдалялся от меня - вернее я уходила от него - все дальше. Он казался мне уже и не сыном, а чужим ребенком, кем-то вроде младшего брата.
   На мое счастье, воспротивилась мама.
   Она сказала, что я обязана пожить в свое удовольствие с новым хорошим мужем.
   Я просто поражалась - и поражаюсь до сих пор, когда мамы давно нет на свете - насколько мощным было ее материнское чувство ко мне. И насколько сильно она желала, чтобы я смогла урвать свое женское счастье.
   К тому же, как говорила мама, Алеша слишком прижился с ними.
   И кроме того, переезд его к нам не представлял проблем до начала навигации. Но стоило Сергею уйти, как снова возник бы вопрос, куда девать сына во время моей работы. Пусть даже я, избавившись от состояния молодого специалиста, устроилась в другую поликлинику, ближайшую к новому месту жительства.
   Я планировала жизнь с Сергеем всерьез и надолго.
   Так и получилось.
   Мы прожили с ним почти восемь лет.
 
9

   Эти годы вспоминаются как полоса непрерывного семейного счастья.
   Хотя оно не было непрерывным: с началом навигации Сергей уплывал -говоря морским языком, "уходил" - на несколько месяцев. Потом возвращался, потом снова уходил.
   И лишь зимой мы жили вместе.
   Но мне было с ним так хорошо, надежно и легко, что месяцы разлуки не казались долгими.
   В это время я читала книги, а он несколько раз в неделю посылал мне радиограммы, и я не чувствовала себя одинокой.
   Я стала женщиной.
   Наконец стала женщиной.
   Будучи старше на половину поколения и опытней в тысячу раз, Сергей терпеливо учил меня сексу.
   Надо сказать, что самому этому слову, бывшему тогда заграничным, научил меня тоже он.
   Он показывал разные позы, стараясь доставить мне удовольствие.
   Секс с Сергеем разительно отличался от опытов с Виталием. Тот использовал мое тело как сосуд для слива своей semen. Сергей же делал так, чтобы хорошо стало обоим.
   Правда даже с Сергеем я так и не научилась доходить до полного оргазма.
   К тому времени появилась специальная медицинская литература, и я исследовала вопрос.
   Удовольствие от коитуса с Сергеем я испытывала всегда, оно нарастало во мне долго и непрерывно, но потом я вдруг чувствовала усталость и мне требовался перерыв. Зато через некоторое время я могла продолжать вновь.
   Почитав, я поставила диагноз, что принадлежу к женскому типу, испытывающему размазанный оргазм без пика и торможения. С этим пришлось смириться, но мне и такого было достаточно.
   Занимались сексом мы с Сергеем не каждую ночь: он был далеко не столь темпераментен, как Виталий, да и возраст его уже не требовал излишеств.
   Зато каждый коитус дарил мне невероятную радость истинной - а не просто сексуальной - близости двух людей.
   И еще интерес, поскольку Сергей постоянно придумывал что-то новое.
   Возвращаясь из плаваний, он с невероятным риском привозил домой порнографические журналы.
   Стыдясь и краснея, я жадно рассматривала изображения женщин с раскрытыми vestibulim vaginae и мужчин с penis такого размера, что они напоминали не человеческие органы, а стволы деревьев.
   Когда я прикидывала такой penis на себя, то казалось, что он прорвет мне uterus и glans выйдет изо рта. Или распорет всю perineum. Однако изображенные женщины спокойно совокуплялись с этими гигантами. Вероятно, vaginae их были подобраны тоже по величине; или они уже привыкли, что за большие деньги их разрывают перед фотоаппаратом.
   Сергей смеялся над моими комментариями, но рассматривая порножурналы, я всегда страшно возбуждалась, и мы тут же начинали заниматься сексом.
   Помню, я постоянно их перепрятывала.
   Ведь порнография в СССР была запрещена, и само хранение ее считалось уголовно наказуемым.
   Сергей посмеивался над моими страхами.
   Но я боялась всерьез.
   Как боялось всего вообще подавляющее большинство ленинградцев. Город, на треть уничтоженный Сталиным в конце тридцатых годов, еще на треть умерщвленный им же под предлогом блокады, был до сих пор пропитан парализующим душу страхом. Даже страшное слов "КГБ" коренные ленинградцы произносили шепотом. И я от них не отличалась.
   Сергею же все было нипочем. Бывший фронтовой офицер, а теперь моряк загранплавания, он постоянно находился под контролем органов, привык к этому и знал, что действительно серьезно, а что - не очень.
   Но я все равно опасалась держать дома порнографические журналы.
   И через некоторое время тайком относила их куда-нибудь подальше и, порвав, выбрасывала в помойку.
   Сергей понимал меня и ничего не спрашивал.
   Но из следующего плавания привозил новые.
   И все повторялось.
 
10

   К моему стыду и в подтверждение совершенной никчемности меня как матери, от сына я отдалилась совершенно.
   Даже в месяцы, когда Сергей уходил, практически не ездила к родителям. Ограничиваясь редкими телефонными звонками.
   Мне действительно стыдно, но Сергей проявлял Алеше гораздо больше интереса, чем я, родная мать.
   Он всегда привозил ему заграничные игрушки; минуя меня давал маме деньги на содержание Алеши. Каждый день рождения ошеломлял моего сына новыми подарками. Купив машину, катал Алешу просто так по городу, иногда даже без меня. С началом навигации в промежутки между плаваниями несколько раз - когда тот подрос - водил в порт, на корабль, показывал все до винтика.
   И говорил, что мой сын имеет склонность к технике и может стать моряком.
   А я...
   Я обращала внимание на сына, лишь когда тот заболевал.
   В тяжелых случаях мама вызывала участкового педиатра. Но обычно приезжала я или даже ограничивалась рекомендациями по телефону. Хотя я и была простым терапевтом, у меня имелись книги, и я могла поставить диагноз и назначить лечение не хуже, чем дипломированный педиатр.
   Помню один случай, который поразил меня своей неожиданностью и запомнился надолго.
   Когда Алеше было десять лет - то есть в шестьдесят седьмом году - мама позвонила и сказала, что он испытывает боль при мочеиспускании и наблюдается отек preputium penis.
   Так, конечно, формулирую я. Она же сказала по-иному:
  -- У Алешеньки вся пипирка с конца распухла и писинькать ему больно.
   Мне потребовалось несколько минут, чтобы взглянуть в справочник и поставить диагноз. У сына оказалось типичное урогенитальное заболевание - баланопостит, то есть воспаление слизистой крайней плоти из-за скопившейся под кожей грязи от смазки, которую непрерывно производят glandulae preputiales.
   Ничего страшного в этом не было. Я велела сделать розовый раствор марганцовки и пять-шесть раз в день держать в ней penis. ну, и, разумеется, мыться как следует, промывая кожную складку. Такое лечение снимало все через пару дней.
   Однако дня через три мама позвонила и сказала, что ничего не помогает.
   Я поняла, что они делают все не так, и поехала сама.
   Приехав, я увидела, как бабушка лечит внука.
   Алеша стоя читал какую-то книжку. На стуле перед ним стояла банка с марганцовкой, в которую он опустил свой penis.
  -- И кто же так промывание делает? - напустилась я на него, поскольку мама куда-то вышла.
- Стоишь, как монумент и думаешь, что у тебя так все пройдет?
  -- А как надо? - спокойно спросил сын.
  -- А вот так.
   Я взяла его половой орган руками, сдвинула preputium penis до предела, пальцами пополоскала воспаленную glans, стараясь развести края щели, чтобы марганцовка попала и в fossa navicularis urethra и в ostium uretrae externum, потом снова надвинула обратно, потом снова сдвинула и еще раз прополоскала.
   И вдруг... Я почувствовала, что penis моего сына... Нет, это нельзя было еще так назвать, то была обычная мальчишеская пиписька толщиной меньше моего мизинца... В общем - этот живой стерженек вдруг начал твердеть.
   - Боже мой, у него уже есть эрекция? - успела подумать я.
   И тут же по напрягшемуся столбику пробежала судорога, а в банку хлестнула кажущаяся под водой очень плотной ленточка мутной жидкости. Я испугалась, решив, что выдавила откуда-то гной.
   Но вынув пальцы и поднеся к носу, успокоилась.
   И одновременно ошеломилась до крайности.
   Потому что это была... semen.
   Случайными движениями я довела своего десятилетнего сына до семяизвержения.
   Судя по всему, такое получилось с ним в первый раз; да и мама еще не говорила, чтобы он ночью пачкал простыни. Никакого оргазма Алеша, конечно, не испытал, а испугался и спросил прерывающимся голосом:
  -- Мама... Что это?
  -- Это болезнь из тебя выходит, - сходу соврала я. - Так и должно быть.
   Сейчас я сменю воду и наведу новую марганцовку, и ты не просто стой, а полощи свою письку. Тогда в самом деле все пройдет.
  - Господи, весь в отца пошел, - думала я, возвращаясь домой. - Прямо-таки второй Виталий, чтоб того разорвало... Какая невероятная сексуальная энергия спрятана в моем сыне, если он уже в десять лет от нескольких прикосновений к preputium penis оказался способным извергнуть semen... которая у него уже есть. И что будет дальше?
   Я думала об этом половину дороги в метро.
   А потом забыла напрочь.
   Ведь сын никогда не занимал в моей жизни серьезного места.
 
11

   Мы с Сергеем жили невероятно счастливо.
   Не только в постели, но и вообще мы прекрасно подходили друг к другу.
   Однако в самом начале он сказал, что старше меня, и когда... и если он умрет раньше, то приказывает мне не оставаться вдовствующей старой девой, а продолжать женскую жизнь.
   Слегка похолодев, я спросила, почему он собирается умереть раньше.
  -- Ну... Все мы под богом ходим, - отшутился Сергей и махнул рукой. -  Ладно, это я так... Фронтовая привычка не загадывать жизнь слишком надолго. Не слушай.
   Я слушала, но постаралась забыть этот разговор.
   Потому что жизнь текла ровно и счастливо, и ничто - абсолютно ничто, ни внезапная болезнь, ни какая-то посторонняя женщина - не могли угрожать нашему счастью.
   Не могли, пока...
   Пока был отпущен срок.
   А он оказался не таким уж и большим.
   В шестьдесят восьмом году с началом навигации Сергей ушел в плавание.
   Все происходило как обычно и как стало привычным мне за эти годы. Я стояла у причала в маленькой толпе моряцких жен и махала ему рукой. И он, занятый отходом судна, все-таки пару раз ответил мне из окна мостика.
   Как оказалось - в последний раз...
   Сначала все шло, как всегда.
   Радиограммы приходили регулярно, как и телеграммы из каждого порта, и ничего не предвещало беды.
   Как вдруг связь оборвалась.
   Сергей замолчал.
   Такого не бывало никогда.
   Прошел день.
   Второй, тритий, четвертый...
   Потом неделя.
   Я не выдержала - поехала в порт узнать, не случилось ли что с кораблем. Мне ответили, что судно идет по маршруту. Насчет капитана ничего не сказали.
   Я поняла, что от меня что-то утаивают. Вероятно, так было положено в самой системе загранплавания. И сразу догадалась, что как бы я ни билась и не выпытывала, все равно ничего не узнаю.
   И,  с трудом пережив недели до возвращения, побеждала встречать своего мужа тяжело больным.
   А встретила покойным...
   Как сказал потом судовой врач, у Сергея было несколько старых осколков, застрявших около сердца, которые хирурги не решились трогать. Это железо давно покрылось капсулами, то есть стало как бы частью тела и вроде не угрожало жизни. Но в этом рейсе что-то произошло - врач не стал объяснять мне, что именно - и осколок сдвинулся. И Сергей умер в одночасье.
   Как раз в то время, когда корабль находился за несколько тысяч километров и перестали приходит радиограммы.
   Меня шокировала еще одна, внезапно выяснившаяся деталь: в переговорах с берегом долго решался вопрос, что делать с телом.
   Ведь сухогруз еще не лег в обратный путь.
   Случись несчастье на военном корабле, тело капитана - тело моего мужа - просто зашили бы в парусину и под оружейный залп перевалили через борт с привязанным к ногам грузом. Не в дань морским традициям, а по самой прозаической причине: если судно в далеком рейде, то доставить труп для похорон на землю невозможно, ведь на борту нет условий для его хранения.
   На сухогрузе оказалось чуть проще. Он был относительно современным и имел большой холодильник для продуктов. Получив особое разрешение, моряки поместили тело капитана туда. Но пищевой холодильник все-таки оказался недостаточным для выполнения функций морга среди тропической жары, и врач порекомендовал не раскрывать гроб во время похорон.
   Но я была врачом и не боялась смерти.
   И велела гроб раскрыть.
   Ничего особо страшного я не увидела, но увиденное уже не было моим Сергеем. Было ничем, по случайности вернувшимся на землю...
   Мне казалась более реальной привычная легенда моряков. Что там, в неведомом синем океане мой муж превратился в чайку и, взмахнув крыльями улетел куда-то...
   Где нет ни радостей, ни печалей.
   Точнее, нет радостей.
   А есть лишь одна необъятная, как море, печаль...
   Такого шока я не испытывала никогда в жизни.
   В одночасье судьба отняла все, что составляло смысл и опору.
   Заботу о похоронах взял порт.
   И над могилой, как полагается в случае, когда провожают бывшего боевого офицера, даже грянул ружейный залп.
   Но это не могло вернуть мне мужа.

[salehard]

12

   Первые месяцы я жила, как в тумане.
   Мне было страшно и пусто в квартире, где еще пахло нашим семейным счастьем.
   Но я не хотела возвращаться к родителям - впрочем, жить с ними в одной комнате не представлялось возможным.
   Я не думала о попытке обменять квартиру.
   Наоборот - мне все время казалось, что Сергей в плавании, вот-вот придет обратно и вернется домой.
   Я внушила себе эту мысль настолько сильно, что порой подходила к двери, прислушивалась, потом даже опирала, надеясь увидеть его на лестничной площадке.
   Потом это прошло.
   Я не сошла с ума.
   И смирилась с фактом, что Сергей больше не вернется.
   Потом настала зима.
   Время, когда мы жили, как обычная сухопутная семья.
   И в одну из одиноких ночей я почувствовала, что больше не могу оставаться без мужчины. Что я настолько привыкла к мужским ласкам - пусть и прерывавшимся регулярно на несколько месяцев - что не могу, не могу, не могу жить одна...
   Это было поистине ужасным, ведь со дня смерти мужа не прошло даже полугода.
   Но вспомнились слова Сергея о том, на что не имею прав, если он уйдет раньше.
   Я понимала, что все это именно слова.
   И напоминала себе распоследнюю падшую женщину. Я вообще уже презирала себя. От сына отмахнулась; оставшись без мужа, принялась думать о другом мужчине.
   Но я просто уже не могла оставаться одна.
   Сергей разбудил мою сексуальность и ушел.
   Я не знала, что делать.
   К тому времени тема интимных отношений сделалась уже не стопроцентно запретной.
   Во всяком случае, ее стали обсуждать. Не просто так, конечно - не в каждой компании и не при любых обстоятельствах.
   У меня же и компания и обстоятельства имелись.
   В поликлинике девяносто процентов врачей составляли женщины. Половина из них была примерно моего возраста, очень многие - одинокие, как и я. Мы часто пили на работе.
   Да, именно пили.
   Врачи всегда оказывали людям всякие неположенные услуги.
   Кому-то продлевали больничный, кому-то делали справку в обход комиссии.
   В те времена денежные взятки в обычной среде были просто не приняты. И за услуги расплачивались стандартно: вином и конфетами.
   Этого вина и конфет у нас скапливалось столько, что оставалось даже между праздниками.
   И мы пили.
   Обычно после работы. Когда вполне естественно собирались одинокие - подобные мне, которые никуда не спешили.
   Вино быстро развязывало языки.
   Я уже знала, что женский мозг от алкоголя сразу переключается в сексуальную сферу.
   И выпив бутылку-другую, мы начинали обсуждать свою половую жизнь. Чего никогда бы не сделали на трезвую голову.
   И чего я не делала никогда, пока жила с Сергеем.
   Подруги по несчастью делились своими бедами. Все, подобно мне, терзались без мужчин. И почти все прибегали к одному методу.
   Которым делились после третьей бутылки.
   Выпивали чуть-чуть дома, забирались под душ. Направляли струю теплой воды себе на mons pubis, вводили палец в vagina, а другой рукой через preputium: прямое прикосновение доставляло боль - раздражали glans clitoridis. Что приводило к оргазму.
   Женская мастурбация, как я выяснилась, имела невероятное распространение среди одиноких женщин моего возраста. Ни о каких интимных игрушках, разумеется, мы тогда даже не слышали.
 
13

   Я попробовала вариант с душем.
   Меня он не устроил.
   Я по-всякому ласкала и стимулировала себя; я пошла даже дальше. Пальца казалось мало, я заталкивала в свое vagina огурец, напоминающий penis, и водила его туда-сюда, имитируя фрикции, и одновременно мучила свой glans clitoridis. Насилуя его тело, заставляя эрегировать и отзываться на прикосновения.
   Какие-то ощущения иногда появлялись, но оргазма я не испытала. Ни vaginalis, ни clitoralis. Не было даже тех медленно нараставших ощущений, к которым я привыкла во время реальных коитусов.
   Видимо, я все-таки родилась недостаточно чувственной.
   И для удовольствия мне не хватало раздражения гениталий. Мне требовалось, чтобы еще кто-нибудь ласкал мои груди, сжимал бедра. Я хотела осязать тело партнера, дарившего мне ласку.
   А сама с собой, ни пальцем ни огурцом, я не могла вызвать ничего.
   И тогда махнув рукой на все, я пустилась во все тяжкие.
   Снова отправилась на танцы и стала приводить домой приглянувшихся мне мужчин.
   Нравились мне редко, ведь я искала тип, напоминающий Сергея.
   И никто не оправдал ожидания.
   Любовники раздражали меня всем.
   Прежде всего тем, что они не были Сергеем.
   Меня напрягала потребность ухаживать за ними, кормить и поить, без чего не обходилось ни одно свидание.
   Мне не нравилось, что они спешили взять побольше сами, не думая обо мне.
   Кое-что, конечно, я чувствовала, но этим отголоскам было далеко до прежних ощущений.
   Я перепробовала самых разных мужчин.
   И молодых, которые набрасывались на мое крепкое тело, как изголодавшиеся звери, и в первую ночь испытывали несколько оргазмов.
   И старших, которых приходилось некоторое время готовить и стимулировать, чтобы они оказались в состоянии проникнуть в мое vagina.
   Но все оказались никчемными.
   Правда, с некоторыми я встречалась какое-то время. С кем-то пару недель, с кем-то даже месяцы.
   Что-то прознав о моей судьбе, со мной пытался встретиться... даже Виталий.
   Пришел на работу и ждал окончания приема.
   Ему, как и мне, было около тридцати пяти лет, но он уже совсем облысел и выглядел довольно потасканным. Зато стал доктором и занимал в своем НИИ пост заместителя директора по науке. Явившись ко мне, он предложил "забыть старое и попробовать начать заново"
  -- А, понятно, у тебя наконец перестал стоять, и ты обо мне вспомнил, -  с нарочитой грубостью отшила я, уклонившись от дальнейших разговоров.
   Потому что жить снова с первым мужем я бы не согласилась даже под дулом пистолета.
   Прошло еще года полтора, и до меня наконец дошло, что единственный отпущенный шанс я уже использовала.
   Больше, вероятно, мне никого не найти.
   И я перестала искать.
 
14

   К тому времени мне стало очень тоскливо.
   Причем уже не из-за секса, а просто из-за одиночества в пустой квартире.
   Наступал семидесятый год.
   Алеше исполнилось тринадцать.
   Он хорошо учился, но в районе улицы Декабристов не находилось ни одной приличной школы.
   И тогда я вдруг вспомнила, что я - мать.
   Решила перевести сына в хорошую школу с физико-математическим уклоном на Васильевском острове. И чтобы ему было не так далеко ездить, постановила, что он станет жить со мной.
   Поставив крест на своей женской жизни, я могла наконец заняться сыном.
   Мама долго протестовала, но я оставалась - непонятно почему - непреклонной.
   Алеша весть о переезде воспринял довольно равнодушно. У него не имелось друзей ни в своем районе, ни в нынешней школе; вероятно, он не ожидал их и в новой.
   Но я настояла на своем.
   Квартира наша с Сергеем - теперь уже просто моя... - имела очень большую комнату.
   В которой, помимо давно не раскладывавшегося мною дивана, нашлось место у окна, куда пристроили купленную для сына кровать.
   Вопрос решился за несколько дней.
   В первую ночь, лежа в темноте и слушая тихое, незнакомое посапывание почти взрослого сына, я думала: ну вот, в этом доме опять появился мужчина.
   Теперь уже последний.
   Мне не спалось. Стоило принять снотворное, но мне было лень идти за ним на кухню.
   Я лежала и зачем-то пересчитывала мужчин, прошедших через мою жизнь.
   У меня было два мужа, а потом... Потом несколько любовников.
   Сколько именно? Шесть, да шесть. Ужас - целых шесть чужих мужиков за полтора года.
   Нет, их было даже не шесть, а семь. Самого первого, с которым мы совершили один торопливый коитус, после которого он даже не остался у меня ночевать, тоже следовало посчитать. Ведь все-таки его penis успел побывать в моем vagina.
   Значит два мужа и семь любовников.
   Девять мужчин - итог мой завершенной женской жизни.
   В том, что она завершена, я не сомневалась.
   Ведь я сама остановила свои поиски, привезя сюда сына и закрыв себе свободу.
   - Эх, до круглого числа не дотянула, - издеваясь над собой, думала я.
   Ну и ладно. Девять так девять.
   Десятому не быть, так решила судьба... 

 
Часть пятая 

1
 
   Сын отдалился от меня гораздо сильнее, чем я могла предполагать.
   Алеша относился ко мне как к чужой, хоть и родной тетке.
   Я поняла это в первый же день, когда он пошел принимать душ и закрылся в ванной на защелку.
   Он заперся от меня - матери, родившей и выкормившей его... Это казалось диким, но в то же время было совершенно естественным.
   Рос он у бабушки, мои редкие приезды не могли идти в счет.
   И мне просто невероятно повезло, что сын уродился спокойным, что он не стремился во двор, не пытался найти себе компанию. Вообще не искал проблем на голову себе и своим близким.
   Возможно, исключительно благодаря такому качеству Алешиного характера я и смогла вырастить его у бабушки.
   Поразило меня еще и то, что съев первый из приготовленных мною обедов, он тут же собрал тарелки и принялся мыть их в раковине.
   Я изумилась: неужели мама заставляла его делать то же самое дома, где обедали в комнате, а посуду мыли на общей кухне и где толком не имелось горячей воды ?!
  -- А ты что, - осторожно спросила я. - Дома тоже посуду мыл?
  -- Нет, конечно, - спокойно ответил сын. - Там бабушка. Кипятила кастрюлю, поливала, и все такое. Но тут совсем другое дело. Горячая вода - мой не хочу.
   Это было так. Однако даже я несколько лет не могла привыкнуть к пользованию автоматической газовой колонкой. А сын понял ее принцип за пару секунд.
  -- А... А колонку такую ты где-нибудь видел? - поинтересовалась я.
  -- Нет, не видел. Но в ней нет ничего сложного. Запальник горит, подача газа включена. Надо только сектор установить, чтобы вода шла нужной температуры, только и всего.
   "Только и всего". Так сказал мне тринадцатилетний ребенок. Между тем несколько мужчин, бывавших у меня в доме, ошпарились кипятком. А один даже едва не испортил колонку, умудрившись зажечь газ без воды.
   Я поняла, что сын в самом деле вырос. Что это не ребенок - а сложившийся внутри себя мужчина. С действительно серьезными врожденными техническими талантами. Сергей оказался прав.
   А я ничего не знала про Алешу - лишь теперь предстоял процесс медленного узнавания.
   Хотя все было не односторонним. Алеша ведь тоже не знал меня.
   Нам предстояло познавать друг друга одновременно.
   Сколь сложным бы ни получился этот процесс.
 
2

   Я присматривалась к сыну со стороны, пытаясь понять не только образ его мыслей, но и его положение в обществе. В школьном коллективе, как тогда говорилось. Ведь до сих пор я не была ни на одном родительском собрании - в школу исправно ходила мама.
   Боже, боже мой. Как много я упустила в своем наплевательстве...
  - Ну ничего, - решила я. - Теперь все можно наверстать, еще не поздно. В эту школу буду ходить сама. Возьмусь за ребенка как следует.
   Хотя, по большому счету, "браться" за Алешу не имелось необходимости.
   Он учился почти на все пятерки, изредка получая четверки по тем предметам, которые его не интересовали. По истории, например, или биологии.
   Он был умным и развитым, хотя далеко не начитанным: у моих родителей, как я уже упоминала, не имелось книг. Я пыталась подсовывать ему тома из собрания Сергея. Но он их листал неохотно. Детских книг у меня не было - да он, вероятно, и вырос из них. А до настоящих взрослых писателей пока не дорос. Чехов или Куприн наверняка казались в его возрасте безнадежно скучными.
   Зато с огромным удовольствием он читал оставшиеся после Сергея технические книги. По устройству кораблей, лоции и навигации. Возможно, в самом деле он мог стать моряком.
   Но будучи наделенным умом, тактичностью и врожденными техническими талантами, мой сын выглядел довольно невзрачно.
   Рост он взял не от меня, а от Виталия, причем, кажется, вышел еще ниже его. Недаром в счастливые времена, когда Сергей брал Алешу на корабль, все моряки принимали его за родного сына. До такой степени были похожи мой второй муж и единственный сын: невысокие, коренастые, серьезные и малоразговорчивые.
   И плюс ко всему Алешино лицо покрывали багровые точки прыщей.
   Мама старалась их лечить, как могла. Приносила домой всяческие лосьоны, бегала к гомеопатам. Тогда официально считалось, будто причины юношеской угреватости чисто внешние. Загрязнение, недостаточный уход, и так далее. Хотя почему-то ни один лосьон не помогал. А о загрязнении говорить не приходилось. Алеша вообще был чистеньким мальчиком, а оказавшись тут, в раю с горячей водой, привык принимать душ и утром и вечером.
   Я-то знала как врач, что высыпания на лице - признак гормональной перестройки. И для исчезновения прыщей нужны не лосьоны, а... половая жизнь. Которая невозможна в его возрасте. И он обречен оставаться прыщавым до тех пор, пока не начнет встречаться с девушками.
   Я так и подумала "встречаться". В отношении собственного сына у меня в мыслях не поворачивалась формулировка "начнет половую жизнь".
   Я смотрела на Алешу и горевала. Все-таки ему очень не повезло. Ведь даже не общаясь с детьми, я знала, что время и темпы гормональной перестройки у всех разные. И едва ли не половина мальчишек проходит взросление без угрей, оставаясь с гладкими розовыми щеками. Которые так привлекают взгляды девочек...
   А на Алешу сейчас никто не глядел, я в этом не сомневалась.
   Потому что в тринадцать лет девчонкам важен не ум, а внешность.
   Кроме того, прыщи на лице сына были очень крупными, и я предугадывала, что даже в будущем, когда все наладится и они пройдут, на их месте останутся глубокие рубцы, и кожа его щек никогда не станет гладкой.
   Бедный мой мальчик, зачем ты так рано созрел...- сокрушалась я.
   И сам собой вспомнился случай, как три года назад я случайно вызвала у него семяизвержение.
   Значит организм его уже давно приготовился к отправлению мужских функций.
   И какая беда, что ему так мало лет и так долго придется терпеть...
   Я искренне сожалела, что живу в двадцатом веке, да еще при лживом социализме.
   Потому что из классической литературы знала, что в прежние, вроде бы столь же ханжеские, но тем не менее более разумные времена, умные матери не пускали развитие сыновей на самотек. Увидев первые признаки созревания, тайком нанимали для сына объект половых отправлений. Чистую горничную или одинокую взрослую женщину, которой было приятно не только получать деньги, но просто совокупляться с молодым парнем. В результате процесс перестройки не оказывался таким мучительным и лица мальчишек не страдали. К тому же они шутя набирали сексуальный опыт, который использовали в будущей жизни...
   Увы, в наши дни все это не представлялось возможным. Сама система коммунистического воспитания молча отвергала половые отношения как физиологически необходимую часть жизни человека.
   Правда, я знала, что природа предусмотрела нужный клапан - ночные поллюции. Эротические сны у мальчиков, во время которых они неосознанно испытывают оргазм и извергают лишнюю semen.
   Однако Алеша жил у меня, но постель его оставалась чистой.
   Может быть, причина прыщей еще и в том, что наделив сексуальностью, природа до сих пор не дала ему выход в виде поллюций? - размышляла я.
   Сама я, конечно, никаких лосьонов не покупала и к гомеопатам не ходила.
   Поскольку знала их бесполезность.
   Просто так уж нелегко складывалась судьба у моего сына.

[salehard]

3

   Поскольку квартира Сергеева была однокомнатной, то спать, как я сказала, нам пришлось в одном помещении.
   Эпоха ширм давно миновала, выгораживать сыну закрытый угол каким-нибудь шкафом мне тоже не хотелось.
   Комната была довольно длинной, поперечное препятствие ухудшило бы освещение.
   К тому же я не для того привезла сына сюда, чтобы от него отгородиться.
   Я хотела жить с ним, разделять его заботы. Стать ему родным человеком. Точнее, я эгоистически мечтала заполнить сыном пустоту, которая образовалась в моей жизни после смерти Сергея. И поэтому я не терпела преград.
   Я сознавала, что в первое время сын меня дичился. Но сама принципиально не запиралась в ванной. Я не опасалась, что Алеша случайно туда влетит и увидит меня за занавеской голую. Ведь я была его матерью и между нами ничто на могло оказаться неприличным.
   Единственной уступкой к появлению сына с моей стороны явилось пользование ночной одеждой.
   Квартиры нам попалась на редкость теплая, мы с Сергеем привыкли спать голыми круглый год. А летом в выходные ходили раздетые и днем. Я любила воздух, овевающий тело, которое в нашем климате десять месяцев в году приходилось прятать в одежды.
   Спать голой в одной комнате с сыном я все-таки не решилась. Поскольку знала свою привычку раскрываться во сне и боялась его испугать. И стала надевать ночную рубашку. Только ее. Не пижаму с брюками, которые использовали многие женщины, а одну рубашку. Без трусов: я физически не могла в них спать. Я уставала днем от резинок, давивших живот. Кроме того, любила, чтоб хотя бы ночью гениталии свободно дышали воздухом.
   Алеша спал в трусах и в майке. Как солдат. Вероятно, так его приучила мама. И своих привычек он здесь не изменил.
 
4

   По годами сложившейся врачебной, чисто профессиональной привычке, я просыпалась очень рано. Часов в полседьмого утра. Причем даже в выходные.
   Обычно я вставала в семь, бесшумно готовила завтрак, красилась, одевалась - на кухне, с вечера приготовив вещи, чтобы не тревожить Алешу слишком рано - и будила его в восемь. Ему хватало времени встать, умыться, принять душ, поесть и спокойно отправиться в школу.
   Причем это происходило вне зависимости от того, приходилось ли мне вставать на утренний прием, или с утра были вызова, на которые следовало идти не раньше девяти часов.
   В последнем случае, приготовив завтрак и разбудив сына, я снова ложилась и засыпала еще на часок. Что тоже было профессиональной привычкой.
   Однако через некоторое время мне стало казаться, что сын встает еще раньше меня.
   Куда-то тихо ходит, потом возвращается в свою постель и засыпает снова.
   Я и сама не знаю, откуда возникло это ощущение. Просто спала я хоть и хорошо, но очень чутко - Сергей по этому поводу шутил, что из меня вышел бы отменный солдат, способный отсыпаться даже на часах.
   Это продолжалось некоторое время. Потом я однажды проснулась раньше необходимого и взглянув в сторону кровати сына, убедилась, что действительно на подушке не виднеется его темной головы.
   Мою догадку подтвердило тихое поскрипывание на кухне.
   Сын зачем-то ушел туда. Видимо, ему захотелось попить.
   Странно, подумала я - выходит, ему хочется пить каждое утро?
   Или... Или он тайком курит на кухне, пока я сплю?...
   Чепуха, я бы мгновенно почуяла угадал запах табака. Алеша не курил, это точно.
   Я сладко потянулась. Мне хотелось спать.
   Как всегда, я разметалась во сне, выпростав ногу из-под одеяла. Я укуталась поудобнее, повернулась на другой бок и уснула, так ничего и не поняв.
   Но успела услышать, как сын вернулся и заскрипел кроватью.
 
5

   Видимо, факт непонятного блуждания Алеши засел у меня в сознании.
   Потому что на следующее утро я опять проснулась очень рано - и тут же услышала из кухни равномерные, быстрые, слегка хлюпающие звуки.
   Почему-то я не шевельнулась. И даже затаила дыхание.
   Сама не знаю, что не позволило мне встать - а велело оставаться неподвижной, слегка приоткрыв один глаз. Оставаясь на вид спящей, но обозревая окрестности.
   И я тихонько обозревала.
   Сначала увидела свое одеяло, которое по привычке натянула до подбородка.
   Потом свою ногу. Белую и гладкую, с круглым сияющим коленом, которую по той же привычке высунула наружу.
   Потом взгляд из-под ресниц осторожно поднялся выше, в проем коридорчика, ведущего в кухню.
   А там...
   Там маячила, едва различимая в осеннем утреннем полусвете, фигура сына.
   Спустив трусы и закусив губу, он совершал ритмические действия над своим penis. Который торчал вверх жестко и очень уверенно.
   Эти действия медицински назывались мастурбацией, а в быту - просто онанизмом.
   Я замерла, поскольку ощутила взгляд сына, направленный на меня.
   Точнее, даже не просто не на меня.
   А на мою ногу, вылезшую из-под одеяла.
   Частота движений возрастала, вдруг Алеша тихонько вздохнул, и через узенькую щелку между век, я заметила, как он ловко перехватил края своей preputium penis, делая из нее мешочек.
   Через секунду он ушел в ванную, там недолго лилась вода.
   А еще через несколько секунд, снова одетый для сна, он прошел мимо меня к своей постели.
   Но мой чуткий нос услышал овевавший его запах свежей semen ...
 
6

   Я так и не шевельнулась.
   Хотя и уснуть больше не смогла.
   А потом весь день на работе размышляла об увиденном.
   Теперь мне стали понятны чистые Алешины простыни. У сына не возникало поллюций, поскольку он регулярно мастурбировал. Причем, вероятно, довольно давно: ведь мама, никогда не имевшая сына, ни разу не говорила об испачканных простынях, сам вид которых должен был ее напугать. Возможно - и вполне - что начал он после того случая, когда я неосторожно вызвала его первое семяизвержение.
   Получилось, что мастурбировать Алешу научила собственная мать.
   Тот факт, что мой сын занимается этим постыдным занятием, меня не удивил и не испугал.
   Еще Сергей - у нас не существовало запретных тем - рассказывал о различных диких способах, включавших горлышки бутылок, перетягивание шнурками и множество других приспособлений, которыми пользовались матросы, лишенные женщин в дальнем плавании.
   Да и мои коллеги во время выпивок делились наблюдениями, как их подрастающие сыновья занимаются мастурбацией. Обычно в туалете или в ванной.
   Эти помещения в квартирах тех времен были зачем-то снабжены внутренними окнами, в результате чего матери тайком подглядывали за сыновьями. И потом с пьяным смехом рассказывали, как отчаянно дрочат их пацаны на вырезанные из "Огонька" фотографии балерин, фигуристок и пловчих.
   Сейчас это кажется смешным. Но в шестидесятые годы в СССР не находилось иного изображения хотя бы частично обнаженного женского тела. Которое возбуждает фантазии и придает занятию особое удовольствие.
   То есть все это я уже знала и слышала.
   Во всех медицинских и популярных книгах того времени мастурбация называлась вредным занятием. И ни слова не говорилось о том, куда девать сексуальную энергию подростку, по своему возрасту лишенному возможности удовлетворить свою похоть.
   Ведь в СССР не было ни проституции, ни публичных домов.
   Факт того, что мой Алеша мастурбирует, меня не шокировал.
   Поразило лишь то, что он делает это, глядя не на картинку с какой-нибудь девицей... А на оголенную ногу собственной матери.
   Вот это казалось диким.
   И в то тоже время льстило.
   Сама себе рядом с подрастающим сыном я казалась уже почти старой, хотя мне исполнилось всего тридцать шесть лет.
   И вдруг выяснилось, что мое тело до сих пор способно возбуждать и даже помогать достижению оргазма...
   Наверное, нормальная мать вечером рассказала бы все сыну, отругала бы его в хвост и гриву и с того дня стала бы спать одетой, да еще бы и отгородила чем-нибудь свою постель.
   Но я почему-то этого не сделала.
   Хотя и чувствовала, что поступаю неправильно.
 
7

   С того раза, наделенная внезапно открывшейся способностью просыпаться в нужное время, я стала регулярно наблюдать, как сын занимается онанизмом.
   Раскрывалась я всегда, поскольку под утро мне становилось жарко.
   Иногда я просыпалась слишком рано. И видела, что Алеша еще спит.
   И совершенно иррационально желая доставить ему удовольствие, выпрастывала свою красивую ногу, оголяя ее до предела возможного.
   А потом, притворяясь спящей, осторожно слушала, как он мастурбирует, кончает, сливает semen в ванной и возвращается в постель.
   Вероятно, он просыпался самопроизвольно от утренней эрекции. Я помнила по короткой жизни с Виталием, что penis моего мужа стоял особенно твердо именно на рассвете. И он часто лишал меня сна, ища мое vagina и начиная неутомимые фрикции. В то время, как я ничего не чувствовала и просто хотела спать.
   Мне было одновременно и смешно, и стыдно, и приятно - и жалко сына, лишенного даже предмета сексуальных фантазий и вынужденного довольствоваться ногой своей матери.
   Но почему последний факт не вызвал у меня глубокого шока - как у любой нормальной матери - и не заставил жестко пресечь практику сына ?!
   Мое невмешательство казалось ужасным и необъяснимым с точки зрения обыкновенных клушек-матерей, что окружали меня в повседневной жизни.
   Но... Но, вероятно, я, урожденная не матерью, а женщиной, воспринимала Алешу не сыном, а мужчиной. Который, подобно мне, жаждал секса, но не имел возможности. И мы вдруг оказались сообщниками...
   Впрочем, такие точные и глубокие выводы явились лишь теперь, в моем просветленном возрасте.
   А тогда главным чувством была именно жалость к сыну, не имевшему в своем распоряжении ничего, кроме моей несчастной ноги...
   Ко мне даже приходило желание лечь спать голой и обнажиться утром по-настоящему, чтобы сын насладился полным женским телом, которого наверняка никогда еще не видел. Но я гнала эту мысль как уж совершенно постыдную.
   А потом я вдруг почувствовала, что в те минуты, что он яростно насыщает свой penis, глядя на мою ногу, что-то неожиданно отзывается во мне самой.
   Внезапное тепло возникает в области perineum, трогает clitoris, потом перекидывается на vagina, затем поднимается выше и глубже. И глядя тайком на оргазм сына, я испытывала потребность сунуть руку между ног, запустить палец себе в ostium vaginae - и вызвать что-то у себя.
   Это было уже совершенно дико.
   Античеловечески и антиматерински.
   Но так хотела моя природа, которой я оказалась не в состоянии сопротивляться.
   Просыпаясь вперед Алеши, я стала заранее класть руку куда надо. Но ничего не получалось. Возникающее чувство удовольствия побуждало работать пальцем и стиснуть поплотнее ноги. А я боялась шевельнуться, поскольку Алеша мог понять, что я проснулась, и смертельно испугаться.
   А я этого не хотела.
   Тогда я попробовала сделать иначе.
   Посыпаясь, переворачивалась на живот. И выставляла из-под одеяла свою непревзойденной формы икру. Я не сомневалась, что зрелище этой толстой и гладкой икры, через подколенную мягкую впадинку переходившей в объемную белую ляжку, у основания которой наверняка виднелись даже завитки моих срамных волос, возбудило бы сына больше, нежели простая коленка.
   А сама я при этом могла незамеченной орудовать в своем vagina.
   Все получилось именно так.
   Но на мою беду, Алеша слишком быстро достигал оргазма. Он был юн и сексуален, и ему не требовалось много времени.
   А я возбуждалась очень медленно. Я уже отвыкла от секса, к тому же сама ситуация была довольно неестественной. И к тому моменту, когда приятные ощущения начинали разрастаться, он уже кончал.
   И я тут же все теряла, хотя вроде бы никто не мешал мне обманывать и дальше свое vagina.
   Между сыном и мной установилась невозможная в природе связь.
   Я могла возбуждаться и что-то ощущать, лишь пока он стоял за моей спиной, спрятавшись в коридорчике, и доводя себя до семяизвержения.
   Стоило ему испытать оргазм, как и у меня все пропадало.
   И я ничего не могла с этим поделать.
 
8

   Вспоминая теперь те дни, я понимаю, что стояла у рубежа.
   На котором была обязана пересмотреть поведение и круто изменить свою жизнь.
   Воспылав похотью к собственному сыну...
   ... Нет, конечно - мне казалось, что я возбуждаюсь сама по себе, когда он занимается мастурбацией.  Но, это казалось. Точнее, я пыталась так внушить сама себе. Суть была однозначной и неприглядной: я воспринимала своего сына не как дитя, порожденное своей утробой - а как мужчину и связывала его сексуальные ощущения со своими...
   ... Воспылав похотью к собственному сыну, к тому же малолетнему, я должна была отрезветь и остановиться.
   Понять, что дальше открывается скользкая дорога вниз.
   Что уже только в мыслях соединив Алешу с сексом, я переступила человеческие и биологические защитные законы.
   И следовало пресечь сложившуюся ситуацию.
   Причем немедленно.
   Спать в глухой пижаме, чтобы Алеше было не на что мастурбировать.
   А самой срочно заполнить недостающее мужское место.
   В конце концов снова пойти на танцы, познакомиться с кем угодно, хоть с дряхлым стариком - лишь бы у того вставал penis и имелась отдельная квартира.
   Выйти замуж в третий раз и стереть из памяти утренние секунды с сыном, как постыдный и тягостный кошмар.
   Я не знаю в тонкостях биологию секса, но известно, что у высших животных самка не испытывает сексуальных желаний по отношению к выросшим детенышам. Так диктует инстинкт, знающий, что это ведет к вырождению вида. Так постановила и человеческая цивилизация, считавшая кровосмешение одним из тягчайших грехов.
   Но я не верила в бога.
   И, вероятно, родилась с недостающими инстинктами. Потому что у меня отсутствовали биологические тормоза. Или не сформировалась в сознании связь матери и ребенка, отчуждающая Алешу как сексуальный объект.
   Во всяком случае, я продолжала утренние опыты, с каждым разом получая все большее наслаждение и досадуя, что сын кончает слишком быстро.
   А потом вдруг с ужасом осознала, что в момент, когда Алеша вздыхает, спуская semen в свою зажатую preputium penis, мне хочется, чтобы он слил бы ее на меня.
   Но все-таки это еще можно было остановить.
   Потому что переживания ограничивались моим сознанием и ничего не выходило наружу.
   Все еще можно было остановить.
   Можно было.
   Но я не могла.
   Или не хотела...
   Теперь уже поздно судить.
 
9

   Я не остановилась.
   А продолжала в том же духе.
   И этого мне уже не хватало.
   Мне хотелось испытать что-то самой - и одновременно подарить нечто более острое сыну. В моем одурманенном мозгу все так перемешалось, что забота о сексуальной жизни сына стала неотделима от стремления к собственному удовлетворению.
   Вступив на такую дорогу, я не могла остановиться.
   И однажды зимним вечером, точнее уже ночью, когда мы легли спать, свершилось то, что уже не имело обратного хода.
   Я сделала первый активный шаг.
  -- Алеш, ты не спишь? - тихо позвала я со своего дивана.
  -- Нет, мам, - так же тихо ответил он. - А что?
  -- Мне холодно что-то... Дядя Сережа обычно в таких случаях грел мне спину, - сходу придумала я. - Можно я к тебе залезу погреться?
   С точки зрения нормальной матери и обычного сына эта просьба звучала безобидно. Но если эта мать возбуждала себе vagina в момент когда сын самоудовлетворялся над ее обнаженной ногой... Это был необратимый шаг.
   Алеша что-то промычал в ответ.
   Я прошлепала босыми ногами по паркету, откинула одеяло и шмыгнула к нему. Он лежал лицом к стенке, и я прижалась спиной к его спине. Чувствуя, как дрожит его напряженное тело.
   Несколько секунд мы лежали молча.
   Между ног у меня начало привычно теплеть.
   Осторожно, чтобы не напугать Алешу внезапным движением, я просунула левую руку под рубашку и ввела палец в ostium vaginae. Там оказалось мокро до невозможности. И сама я ощущала резкий запах вагинальной смазки. Надеялась только, что Алеша еще не знает таких вещей.
   А правой рукой....
   Правой рукой через спину я обняла сына.
   Вроде бы совершенно по-матерински.
   Погладила по голове, затем провела по груди, потом словно случайно скользнула ниже и сквозь ткань ощутила его эрегированный, твердый, готовый лопнуть от возбуждения penis.
   В мозгах моих стало совсем темно.
   Оттянув резинку, я просунула руку ему в трусы.
  -- Мам...Мам, ты что?! - вздрогнув, хрипло пробормотал Алеша.
  -- А ты у меня вырос, сынок, - стараясь говорить естественно, сказала я. - Совсем уже большой стал, настоящий мужчина стал. Я и не думала даже. А ты вон, оказывается, уже какой...
   Продолжая нести подобную чушь, я, судорожно гладила его penis.
   Совсем небольшой. Тоненький и гладкий, без вен, свойственных взрослым мужчинам. Пройдясь по стволу, я быстро сжала его безволосые testes.
   Алеша сопел, ошарашенный и потрясенный. Он, видимо, не знал, что за этим последует.
   А я снова поднялась вверх, оттянула preputium и потрогала его glans penis. Влажную и скользкую, истекающую смазкой. Невидимую в темноте, я сладостно мяла ее за своей спиной, потом нашла впадинку, в которой пряталась fossa navicularis urethrae и спустилась к frenulum preputii. Алеша продолжал сопеть, но penis его реагировал совершенно самостоятельно, шевелясь под моими пальцами.
   Моя левая рука продолжала работать в vagina; мне казалось, сына нет, а рядом лежит нормальный взрослый мужчина. И рук тоже нет, они лишь осуществляют эфирную связь между ощущениями его penis и моего vagina. Я уже начала возбуждаться, когда почувствовала судорогу, пронизывающую тело моего сына, и pars spongiosa под моими пальцами вспух от бегущей semen.
   Оттолкнув мою руку, Алеша привычно перехватил свою preputium, не давая вылиться жидкости.
   Он вздохнул несколько раз и затих, тяжело дыша.
   И во мне тоже сразу все оборвалось.
  -- Ну вот я и согрелась, - совершенно глупо сказала я, выбираясь из постели сына.
   Алеша не ответил, он был слишком шокирован. Дождался пока я лягу к себе, и, держа двумя руками зажатую preputium penis, побежал в ванную мыться.
   Рубеж был перейден.
   И что самое ужасное - мне было нисколечко не стыдно за сотворенное.
   Мне казалось, что я доставила сыну удовольствие, и это было главным.
   Я долго не могла уснуть, а все думала - как прореагирует на случившееся Алеша?
   Будет ли утром заниматься мастурбацией над моей ногой?
   И вообще как себя вести завтра?

[salehard]

10

   Наутро все было по-прежнему.
   Моя голая икра, и палец в vagina, и тихое сопение в коридоре. Пытаясь удовлетворить себя, я вспоминала ночное приключение, и от этих мыслей ощущения становились сильней.
   Ни утром, ни днем мы не обмолвились и ничем не проявили взаимное знание о случившемся ночью.
   А когда легли спать, я выждала немного и, чувствуя, что Алеша тоже не спит, спросила:
  -- Тебе понравилось... вчера?
  -- Ага...- продышал сын так тихо, что я скорее догадалась, нежели услышала ответ.
   Ничего больше не спрашивая, я опять залезла к нему и все повторилось.
   Это быстро вошло в привычку.
   Вечером я забиралась к Алеше - причем стала снимать рубашку и прижиматься к нему голой спиной - и вызывала у него оргазм.
   Утром он, до сих пор воображая, будто я ни о чем не догадываюсь, привычно мастурбировал.
   Только у меня не получалось вызвать ощущения сильнее, чем легкое тепло.
   Через несколько дней, забравшись к сыну, я повернулась и прижалась к его спине голой грудью.
   Алеша вздрогнул сильнее обычного, однако и на этот раз все повторилось по прежнему сценарию: контакт без единого слова, мои случайные прикосновения, игра с его glans penis, быстро приходящий оргазм и semen, собранная им в мешочек.
 
11

   То, что показалось ужасным в первый раз, быстро приелось.
   Как, впрочем, абсолютно все, что касается секса.
   И мне хотелось следующей ступени остроты.
   Я заранее разложила диван-кровать - на котором после Сергея спала только в сложенном положении - и легла без ночной рубашки.
   А когда пришло время, и Алеша уже тихо скрипел на кровати - ожидая моего прихода, но еще стыдясь меня позвать, я сказала:
  -- Сегодня иди ко мне сам.
   Сын молча вскочил - словно ждал - и прилез ко мне.
   Я заранее повернулась лицом к стене.
   Он по привычке лег спиной.
  -- Ты ко мне повернись, - сказала ему я. - И сними наконец свои трусы, так удобнее будет.
   Я говорила повелительным тоном матери, дающей сыну важные указания. И кто бы мог подумать, что это касается запретной и непристойной игры...
   Алеша сделал все, как я сказала.
   Он прижался к моей спине и ложбинкой между ягодиц я чувствовала его твердый penis.
   Быстро подняв ногу, я схватила его, положила себе в perineum и плотно сдавила ляжками.
   Алеша дрожал. Ему было приятно и он, конечно, не знал, что еще будет.
   Penis его, совсем коротенький, утонул в моих ляжках.
   Я снова задрала ногу и буквально вытянула glans penis на себя. Зажала его маленькую scrotum, подняла ствол повыше - он уперся в мои плотно сомкнутые labia majora pudendi и я остро почувствовала прикосновение к своей glans clitoridis. А его glans наконец высунулась у основания моего mons pubis.
   Ощущения оказались совершенно новыми.
  -- А теперь возьми меня за грудь, - приказала я.
  -- За... что?
  -- За титьки.
   Алеша несмело протянул руку и я почувствовала где-то чуть повыше живота его напряженную ладонь.
  -- Чего ты боишься, я же твоя мама и тебя не съем, - тихонько засмеялась я. - Возьми как следует.
   Алеша не понимал. Или очень боялся. Да, он наверное, в самом деле боялся, потому что иначе от новых мягких ощущений давно бы испытал оргазм.
   Я сама взяла его руку, положила себе на грудь, засунула сосок между растопыренными пальцами, сжала его дрожащую пригоршню.
  -- Вот так и держи, - сказала я. - Или тебе неприятно?
  -- При...ятно...- продышал сын куда-то мне в шею.
  -- Просунь другую руку под меня и возьми вторую титьку.
   С этим Алеша справился без меня.
   Все было готово.
   Ощущение мужского тела - пусть и детского - приникшего ко мне.
   Набухшие, вставшие, обезумевшие от забытых ласк соски.
   Penis, пусть не во мне, но около меня... почти во мне.
   По телу разливалось приятное тепло.
   Я нашла его glans penis в мякоти своих мокрых ляжек и, поиграв пальцем с frenulum preputii, за секунды довела его до оргазма.
   Только на этот раз руки сына были заняты - он не успел отпустить мою грудь и сделать привычный мешочек.
   И я приняла его semen в свою ладонь.
   Она была очень горячей и густой.
  -- Теперь можешь идти мыться, - сказала я, подняв ногу и давая ему выскользнуть.
   А сама перевернулась на спину и стала обмазываться semen своего сына.
   Алеша был маленьким мальчиком, и его жидкости мне хватило только на одну грудь.
   Но все равно мне стало ужасно хорошо.
   И я заснула, не думая о последствиях.
 
12
 
   Вот это, наконец найденное решение, продолжалось очень долго.
   Мне нравилась игра, и Алеше тоже.
   Хотя днем мы делали вид, что ночью ничего особенного не происходило.
   Я не испытывала ничего близкого к оргазму, но ночная возня с сыном, видимо, действовала на меня хорошо.
   Потому что однажды на работе мне сказал кто-то из женщин:
  -- Тамара Павловна, просто удивительно. Зима надвигается, а вы вдруг так похорошели.
   После этих слов я впервые серьезно подумала о том, что последствия могут быть непредсказуемы. И поняла, что пора прервать обет молчания и поговорить обо всем с сыном.
   Днем и начистоту.
   В ближайшее воскресенье после завтрака, я спросила прямо:
  -- Алеша, скажи... Только честно...
   Он, кажется, сразу понял все и густо покраснел, опустив глаза.
  -- Тебе нравится то, чем мы с тобой занимаемся по ночам?
   Сын кивнул, не поднимая головы.
  -- Мне тоже, - вздохнула я.
   Он взглянул на меня с искренним изумлением.
  -- Да-да, а ты как думал? Ты получаешь удовольствие. Ну... и я тоже.
   Алеша молчал.
  -- Ты еще маленький мальчик и все поймешь гораздо позже. Хотя... Хотя мы с тобой играем в совершенно взрослую игру. Ты, кстати, никому в школе не хвастался?
  -- Нет, что ты, мам! - Алеша искренне замотал головой.
  -- Молодец. Об этом нельзя рассказывать вообще никому. Никому-никому. Ни друзьям. Ни даже бабушке с дедушкой.
  -- Ага.
  -- Это очень серьезно. О-чень. И пора об этом поговорить. То, чем мы с тобой занимаемся, называется половым сношением. Слышал такое слово?
   Алеша покачал головой.
  -- Объясню сейчас. Только сначала скажу важную вещь. Мы с тобой играем во взрослых людей. Ты мужчина, а я женщина. Но все происходит не совсем по-настоящему. Мы только играем, понимаешь?
  -- Да...- неопределенно протянул сын, и я осознала, что он плохо понимает суть.
  -- Ну неважно, тоже объясню... Самое главное, от нашей игры нет вреда ни тебе, ни мне. Согласен?
   Сын кивнул.
  -- Но она запрещена. Официально то, что я с тобой делаю, называется "растлением малолетних" - слышишь, какое плохое слово? Потому что тебе всего тринадцать. И если кто-то об этом узнает, то меня лишат материнства, арестуют и посадят в тюрьму. А тебя отправят обратно к бабушке и дедушке. Если они умрут - сдадут в детский дом.
  -- Но мам, я никому...
  -- Я знаю, - перебила я. - И тебе верю. Просто предупреждаю. Еще раз и полностью всерьез.
  -- Я понял.
  -- И еще... Я твоя мать - понимаешь - мать. И я играть с тобой не имела права вообще ни при каких условиях. Чужую тетку, которая драит по ночам твою письку, люди бы просто осудили. А с мамой такие вещи делать нельзя.
   Слова давались с трудом. Но тем не менее я чувствовала, что должна - просто обязана - затронуть эту тему и договорить до конца. Иначе... Я и сама не знала, что именно "иначе", но это казалось несомненным. Хотя в целом разговор пошел сразу легче и глаже, нежели я опасалась. Видимо, наши отношения в самом деле имели мало общего к отношениям матери и сына.
   - Но мы с тобой делаем. Так получилось...
   Алеша молчал. Он, видимо, не догадывался, куда я клоню.
  -- По годам ты маленький, но в самом деле уже почти вырос. И твой организм требует своего. Ты давно занимаешься онанизмом?
  -- Я...- он густо покраснел.
  -- Не бойся и не стыдись. Я все давно знаю и все видела. И не осуждаю тебя.
  -- Правда?
  -- Конечно же нет. Иначе я не стала бы с тобой играть. Твой организм требует выхода половой энергии... - как я ни старалась, я не смогла подобрать более простого слова. - Но ты еще маленький мальчик и по законам нашего общества не можешь жить полноценной жизнью. Твои прыщи, с которыми боролась бабушка - как раз от этого. Твой онанизм - единственное спасение для здоровья... И я решила тебе помочь.
   Алеша улыбнулся.
  -- Скажи честно - тебе как больше нравится? Когда ты сам играешь со своей писькой, или когда это делаю я?
  -- Когда ты...- пробормотал он, снова заливаясь краской.
  -- Я и не сомневалась. И не надо этого стыдиться. Ведь ты мужчина, а я женщина. Так и должно быть, хотя ты маленький, а я взрослая. Только повторяю, мы играем в игру, которая запрещена и государственными законами, и человеческими.
   Алеша грустно вздохнул.
  -- Но ведь об этом никто не знает, кроме нас с тобой, - улыбнулась я. - И у нас два варианта.
   Сын напряженно смотрел на меня.
  -- Прекратить и забыть все, что было. Считать, что ничего не было.
   Я сделала паузу, следя за реакцией сына. И увидела, как погрустнело его лицо.
  -- Или продолжать по-прежнему. Это уж - как решим.
  -- Продолжать, мам... - тихо прошептал Алеша.
  -- Ты уверен? - спросила я, кривя душой и заранее зная ответ.
  -- Да, - пробормотал Алеша. - Мне нравится... и хорошо.
  -- Мне тоже нравится. И мне тоже с тобой хорошо. Я тебя очень люблю и хочу, чтобы твой организм не испытывал ни в чем недостатка.
  -- Я тоже люблю тебя, мама...
   Алеша вскочил со стула, подошел ко мне и обнял. По-детски, и в то же время по мужски.
  -- Ну, если мы оба решили, тогда...- я улыбнулась, чувствуя, как голова плывет в преступную и сладкую неизвестность. - Если мы решили, то зачем дожидаться ночи... Если этим можно заняться и днем?
  -- Правда?! - неверящим взглядом уставился на меня Алеша.
   - Бедный мальчик, - быстро подумала я. - Очевидно, теперь он каждый день живет ожиданием вечера когда я за полминуты вызову у него оргазм...
  -- Конечно. Если мы решили. Об этом никто не знает. И не может запретить нам заниматься когда угодно. И даже сколько угодно раз подряд. Если того хочется.
   Алеша смотрел, все еще не веря.
  -- И вот, наконец. Я тебе сейчас сказала слова "половые отношения" и так далее. Тебе ведь приятно, когда ты держишься за мою грудь. И когда я ласкаю твою письку. Приятно?
  -- Да...
  -- А самое приятное - когда из письки вылетает сперма, правда?
  -- Ага...
  -- Но зачем она вылетает и почему писька перед этим делается твердой - это ты знаешь?
  -- Нет, - грустно ответил Алеша. - Мне приятно, а зачем это все...
   Мальчишки в старой школе что-то говорили по девочек, но там были только плохие слова, и я ничего и не понял...
  -- Я так и думала, - сказала я, вставая. - Придется провести с тобой краткий курс анатомии человека.
   Я засмеялась, выдав эту смешную, на мой взгляд, фразу, чтобы прикрыть ощущавшуюся неловкость положения и оправдать то, что я собиралась совершить через несколько минут.
   И пошла в душ.
 

[salehard]

13

   Тщательней обычного ополоснувшись и даже обмыв себя немецким "Бадузаном": принять настоящую ванну не было времени - я вышла в комнату.
   Не накинув даже халата.
   Алеша сидел за своим столом, повернувшись в напряженном ожидании.
   А я села на диван, раздвинув ноги.
   Голая и прекрасная, как тысяча тысяч других женщин, никогда в жизни не соблазнявших своих сыновей.
   Онемевший Алеша прирос к своему стулу.
   Он уже привык играть со мной по ночам, трогать мои ноги, живот и грудь. Но одно дело еле различимые в темноте смутные контуры - и совсем иное обнаженное женское тело днем.
   Тем более, что оно было первым, которое он увидел в жизни.
  -- Ну что ты сидишь там, - засмеялась я. - Подойди поближе. Я тебя не  съем. И советую тоже раздеться. Тем более, что я-то... ничего нового не увижу.
   Сейчас в ненормальных отношениях между нами происходил некий перелом, после которого им предстояло стать еще более ненормальными. В воздухе витала неловкость и какая-то натянутость, мне самой было очень трудно улыбаться, сидеть раскрытой, говорить ровным голосом... Но я уже знала: стоит только перейти границу, как сделается хорошо и легко. Так хорошо, как просто не могло быть прежде.
   - Ну давай-давай. Чего же ты медлишь?
   Алеша послушно снял с себя рубашку, брюки, маечку и трусы, аккуратно по-солдатски сложил все на свою кровать и не очень уверенно подошел. Penis его стоял вертикально, словно пытаясь унести хозяина под потолок.
  -- Ну что, я тебе нравлюсь так ? - засмущавшись, спросила я. - Или... ночью лучше?
  -- Нет...- пересохшим горлом выдавил он. - Так лучше. Ты... ты очень красивая...
  -- Спасибо, - серьезно ответила я. - Так вот смотри на меня. Можешь даже потрогать. Любое место ...
  -- Можно... - Алеша неуверенно поднял руку к моей груди.
   То главное, спрятанное между ног, еще не было ему известным и потому совершенно не интересовало.
  -- Конечно.
  -- Можно, я... тебя пососу.
  -- Не спрашивай ничего. Делай, что хочешь... Чего нельзя - я сама скажу.
   Алеша взял мою грудь двумя руками и припал к соску. Не как настоящий мужчина, который играет языком, стремясь возбудить свою партнершу - а совершенно по-детски, пытаясь вытянуть молоко. Я вспомнила, как он сосал меня младенцем - ощущение оказалось таким же. Только сейчас у меня сразу стало мокро в vagina. Потому что все было всерьез.
  -- А молока... нет? - удивленно протянул сын, оторвавшись.
  -- Нет конечно ! - засмеялась я. - Я ведь не корова! И молоко у меня было всего один год, пока я тебя кормила.
  -- И это... у всех тетенек так, да?
  -- Конечно, - ответила я, странно умилившись детскому слову "тетенька", так не подходившему к нашей взрослой ситуации. - Основное время жизни грудь служит для женщины украшением. Ты как мужчина это поймешь, когда вырастешь. Впрочем, кажется, уже понял...
  -- Ма-ам, а почему у тебя титьки разные? - вдруг спросил Алеша.
  -- Как это - разные ?- не поняла я. - Обе абсолютно одинаковые.
  -- Ну, не сами титьки, а эти... которые сосут...
  -- А, соски! - поняла я и взглянула на другую грудь.
   Сосок, только что отпущенный Алешей, набух и собрал вокруг себя пупырышки. А второй еще не возбудился и лежал ровной плоской массой на поверхности груди.
  -- Просто ты его не трогал. Вот смотри - сейчас сделается точно таким же.
   Я взяла второй сосок двумя пальцами, помяла его - и сын увидел, как он тоже сделался упругим.
  -- Так природа устроена. У тебя писька встает, у меня соски, - пояснила я, не вдаваясь в подробности. - Но вообще-то главное не это.
  -- А что?
  -- Вот, смотри...
   Я подняла ноги на диван, раздвинула ляжки, двумя руками развела labia minora pudendi и открыла vestibulim vaginae.
   Сын нагнулся, пораженный сложным устройством того места, которого он еще никогда ни у кого не видел.
  -- Можешь тоже потрогать все, что хочешь.
   Но сын, похоже, боялся прикасаться к моим влажным гениталиям.
  -- Ладно, потом привыкнешь... - усмехнулась я.
   Алеша кивнул, опять краснея.
   - Потому что вот это, - я указала на vagina. - И есть самая главная часть тела женщины.
  -- А почему?
  -- Именно сюда вставляется твоя писька.
  -- А как?
  -- Это ты узнаешь, когда вырастешь, - ответила я. - Там спрятан главный орган женщины - матка. Которая вырабатывает особые клетки. Из них получается ребенок. Вернее, зародыш, как проросшее семечко. Но чтобы зародыш появился, нужна вторая клетка - мужская. Такие есть в твоей сперме. Ну, той жидкости, которая выстреливает из твоей письки, когда ты испытываешь удовольствие. Понятно?
  -- Но... Но как эта клетка... Эта жидкость... Попадает внутрь?
  -- При положении, называемом половым актом. Когда мужчина вводит свою письку - она называется половым членом - в эту дырочку. Для того твоя писька и встает, чтобы проникнуть глубоко.
  -- И...и как это получается?
  -- Так же, как при онанизме. Только гораздо приятнее.
  -- А...ясно, - Алеша вздохнул.
  -- Сейчас мы не будем этого пробовать, - сказала я, предваряя вопросы. - Потому, что ты маленький мальчик и тебе рано. Но именно так получаются дети. А удовольствие, которое ты испытываешь при выбросе спермы, заложено природой. Чтобы ты стремился найти женщину и совершить половой акт. Благодаря этому человек не вымрет, как динозавры.
  -- Так что... - почти испуганно спросил Алеша. - Каждый раз, когда я... когда мужчина... вставит свою письку в... в женщину... и...ну в общем - каждый раз получаются дети ?
  -- Нет, не каждый, - успокоила. - Слияние клеток называется оплодотворением. И зависит от состояния женщины. Ребенок может появиться только в несколько определенных дней за целый месяц. Которые называются опасными. А во все остальные можно заниматься... заниматься этим делом просто ради удовольствия. Как все и делают.
  -- Ясно...- прошептал Алеша, хотя очевидно не все понял до конца.
  -- Ну а нам, пожалуй, пора заняться тем, к чему мы с тобой уже привыкли, - сказала я. - Теперь ты по крайней мере знаешь, для чего все устроено.
   Я уже давно заметила, что с кончика Алешиного penis сочится янтарная смазка.
  -- Ты как хочешь ? - для порядка спросила я. - Сам будешь, или мне сделать?
  -- Лучше ты, - просиял Алеша.
  -- Ладно. Вставай, как тебе удобно. Можешь держаться за меня. За что тебе хочется.
  -- А за титьки можно? - опять спросил он.
  -- Ну конечно. И не спрашивай меня ни о чем. Бери и получай удовольствие.
   Алеша взял мои груди двумя руками. Потом передумал и припал ртом.
   А я придвинула его к себе. Сжала одной рукой маленькую набухшую scrotum, второй принялась работать с preputium penis. Почти сразу я почувствовала, как по pars spongiosa поднимается semen.
   Наклонившись и направив penis сына, я приняла струю на живот. Выдоила остатки, потом с наслаждением размазала по себе.
 
14

   На следующий день я опять думала о том, что совершила и продолжаю совершать.
   Каждый шаг затягивал все глубже.
   Правда, и сейчас мне казалось, что еще можно вернуться назад.
   Но я понимала, что чем дальше, тем это станет труднее.
   А что будет именно "дальше" - я не сомневалась.
   Потому что теперь, когда все раскрылось и приняло четкие формы, наши занятия с Алешей поднялись на новый уровень.
   По утрам теперь я просыпалась со сладким предвкушением. Если сын еще спал, я тихонько ждала, пока он проснется. А просыпался он ежедневно: невероятно сильная утренняя эрекция заставляла подниматься.
   Выбравшись из кровати, он шел уже не в коридор, а ко мне.
   Я откидывала одеяло и подставляла свое тело: с того воскресенья я опять спала голая.
   Обычно Алеша держался за мою грудь, стоя рядом с диваном - а я выдаивала semen.
   Иногда он забирался на меня верхом и сосал меня, наклонившись.
   Просунув руку под него, я делала свое дело, и semen летела прямо на меня, отдельными брызгами достигая лица и волос..
   Он практически перестал мастурбировать.
   Лишь изредка вспоминал старое и работал сам. Тогда я просила его сесть на меня так, чтобы scrotum опустилась на мой mons pubis.
   При движении preputium penis его testes ритмично и сладостно шлепали меня по glans clitoridis.
   Я ни разу не попросила его ввести палец мне в vagina, поняв, что это место его пока мало интересует. Он был маньяком груди. Играл и сосал до одурения.
   Semen я всегда сливала на себя. И тут же обмазывалась ею.
  -- Мам, а разве ей... разве этим, - видимо, слово "сперма" казалось ему не вполне приличным. - Разве этим можно мазаться ? - однажды спросил он, видя, с каким наслаждением я растираю его semen по своей груди. - Это не противно?
  -- Во-первых, это очень полезно, - улыбнулась я. - В этой жидкости содержатся все нужные элементы. И когда ею мажусь, то моя кожа молодеет. А во-вторых... Во вторых это очень приятно... Вот попробуй!
   Я взяла его руки и приложила к своим грудям, влажным, липким и скользким одновременно.
   Алеша дотронулся неохотно: видимо, вид собственной semen был ему противен. Но превозмогая себя, он схватил мои груди - и по лицу я поняла, что ему понравилось. Он играл с ними, мокрыми и ускользающими. И ему нравилось все больше - я поняла это, когда налился, поднялся и отвердел его опавший было penis.
 
15
 
   Легализация Алешиного увлечения привела к быстрому разнообразию его сексуальной активности.
   Мы играли с ним три раза в день: утром, днем после его возвращения из школы - судя по всему, он прямо-таки бежал домой, изнывая от нетерпения подставить мне свой penis - и вечером перед сном.
   Теперь я стала снова раскладывать диван.
   Потому что иногда Алеша, утомленный вечерним сеансом, засыпал рядом со мной, счастливо держась за мою грудь.
   Спал он неспокойно и в середине ночи уходил к себе, где было просторнее.
   Но изредка оставался со мной до утра - и тогда я, проснувшись раньше и найдя его затвердевший penis, начинала работу. Сын открывал глаза в счастливом недоумении и испытывал оргазм полусонным.
   Видя меня обнаженной, Алеша никак не мог насытиться.
   Я работала очень нежно, но его preputium penis в конце концов становилась красной.
   На моем теле не осталось места, не обмазанного semen. Точно я побывала в косметическом салоне, где мне сделали дорогую омолаживающую маску.
   А по утрам я иногда обнаруживала, что соски покрыты черными точками синяков. Я не могла надеть ни один лифчик и мне приходилось идти на работу с болтающимися под блузкой грудями.
   Но мы были довольны друг другом.
   Я показывала ему, что для получения удовольствия можно использовать не только руки женщины, но и все тело.
   Не вдруг и не с первого раза Алеша испытал оргазм, двигая свой penis в имитации полового акта.
   Но постепенно научился кончать мне между сдвинутых ляжек, в локтевой сгиб, в подколенную ямочку, и даже подмышку.
   Женское тело - это великое чудо, созданное природой - постепенно раскрывалось перед моим сыном в бесконечном разнообразии возможностей.
   И хотя я ощущала себя уголовной преступницей, растлевая малолетнего - не говоря что родного сына...- но сильнее было мое чувство гордости, что я готовлю его к вступлению в мужскую жизнь.
   Когда ему придется управляться с ровесницами, далеко не такими податливыми и опытными как я...
 
16

   Наши отношения в области мастурбации достигли вершины откровенности.
   Но и она оставалась не полной до одного казуса.
   Во время менструаций я носила плотные трусики, через которые все равно проступала кровь.
   В эти дни я стыдилась сына я всячески старалась не показывать ему окровавленное белье.
   Менструации у меня проходили обильно и очень быстро.
   Поэтому когда они выпадали на середину недели, мои трусы с прокладками казались несущественными.
   Но если самый кровавый день выпадал на воскресенье - день, когда мастурбация превращалась в непрерывную оргию, и раздевшись с утра, я обычно уже так и не одевалась по настоящему до самого вечера - я шла на дополнительные меры в виде длинной плотной юбки.
   В самый первый раз я просто объяснила Алеше, что у каждой женщины раз в месяц бывают моменты, когда из нее течет природная кровь, и это зрелище неприятно для мужчины. Поэтому его стоит скрыть и потерпеть пару дней. Он, кажется, понял, тем более, что к vagina он до сих пор не испытывал настоящей тяги.
   Но зато пристрастился кончать, зажав penis между моих коленок. У это него получалось быстро, и semen веселыми струйками била мне в живот.
   В одно из воскресений наступила особенно кровавая менструация.
   Я надела защитную юбку, и даже коленки мои стали недоступными.
   Я пару раз удовлетворила Алешу руками.
   Но чувствовала, что он не получил полной разрядки.
   Сев на диван, я попыталась ласкать его penis сдвинутыми грудями.
   Увы, этого мне не было дано.
   Груди мои имели довольно внушительный размер. Пытаясь заниматься самоудовлетворением, я когда-то могла взять губами собственный сосок. Однако росли они на торсе слишком далеко друг от друга.
   И как я ни старалась, мне не удалось зажать ими тоненький penis тринадцатилетнего сына.
   А мне так хотелось подарить Алеше себя по-новому.
   И тогда я сделала то, чего не делала никогда ни с одним мужчиной. Даже с Сергеем...
   Я наклонилась и взяла его penis в рот.
   Алеша охнул от неожиданности.
   Боже мой... как приятно оказалось охватить губами мягкий penis сына. Он был одновременно и твердым и нежным, он заполнил мне рот. Мне хотелось сосать его бесконечно, я наслаждалась осязанием его frenulum preputii и fossa navicularis urethrae, куда удавалось проникнуть кончиком языка.
   Алеша стонал - и я тоже готова была застонать, поскольку сам вкус его penis казался невероятно возбуждающим. Если бы не проклятая менструация, я б засунула руку себе в vagina и наверняка довела бы себя до оргазма.
   А сейчас доводила своего сына.
   Ощущения, порожденные моим языком на его кончике, вероятно были столь острыми, что Алеша, уже испытавший сегодня оргазмы, кончил меньше, чем за минуту.
   Когда мне в рот ударила струя его semen я поразилась тому, насколько она вкусная.
   Я не просто доставляла сыну удовольствие. Я наслаждалась сама, глотая его semen. Чистую, свежую и сладковатую - невероятно возбуждающую и обжигавшую новизной.
   Когда его glans перестала брызгать, я пососала ее еще некоторое время, вытягивая последние капельки.
   И лишь потом выпустила изо рта.
   Алеша ошеломленно смотрел на меня.
  -- Мам... - через некоторое время пробормотал он. - А разве ее... разве это можно пить?
  -- Конечно, - ответила я.
   Не уточнив, что попробовала в первый раз за свои тридцать семь лет.
  -- И тебе... Не противно?
  -- Нет. Мне очень приятно... Как и все, что связано с тобой.
   Алеша вздохнул.
  -- А тебе понравилось ?
  -- Очень, - слегка покраснев, кивнул он.
   Сын был поражен новизной ощущений. И, наверное, тем, что я отважилась взять в рот его письку - не самый чистый, с точки зрения абстрактного человека, предмет.
  -- Мам...- совершенно неожиданно спросил он. - А у тебя... Тебе... Там... Тоже можно поцеловать твою... Твою дырочку... И тебе будет приятно?
  -- Можно, - ответила я, тоже покраснев и вспомнив, как сладко ласкал мой glans clitoridis Сергей. - И мне будет приятно. Но не сегодня. Потом, когда у меня пройдет кровь, хорошо?
  -- Хорошо, - согласился Алеша.
   Я подумала, что он предложил это сгоряча, распаленный неожиданностью моего поступка. И забыла о его намерениях.

[salehard]

17

   Но мой сын был слишком серьезен, чтобы бросать слова на ветер.
   Даже в такой вещи, как секс - точнее, мастурбация.
   Мне настолько понравилось ощущение его нежного penis в своем рту и вкус его semen, что на следующее утро я подошла к его кровати.
   Откинула одеяло и убедилась, что утренняя эрекция в разгаре.
   Склонившись осторожно, чтобы не разбудить его, я взяла набухший penis губами и принялась сосать, испытывая просто-таки неземное удовольствие
   Я успела побаловать себя всего пару минут.
   Сын не проснулся даже после того, как я, проглотив semen, отодвинула preputium penis и аккуратно облизала его glans.
   Только застонал во сне.
   Я думала - что ему сейчас приснилось? Ему, не знающему настоящего коитуса и не имеющего четких представлений о том, как все происходит?
   Но расспрашивать не стала.
   Так продолжалось несколько дней.
   Наконец менструация закончилась, и в очередное утро я склонилась к нему, одновременно введя палец себе в vagina.
   И вдруг ощутила руку сына, коснувшуюся моего mons pubis.
   Сначала я не поняла, потом догадалась: сын проверял, в трусах ли я еще.
   Убедившись, что преграда исчезла, Алеша открыл глаза и потянул меня за ногу.
  -- Как ты хочешь? - спросила я, нехотя оторвавшись.
  -- Не знаю... Я хочу... Ну... Ну, в общем, мам, я хочу тоже целовать тебя... там.
   Он не знал, зато я знала.
   Взобравшись на кровать и встав над ним, я взяла в рот его penis, а сама подставила свою rima pudendi.
   И тут же почувствовала, как неловкие пальцы сына раздвигают мои labia pudendi. Сначала majora, потом minora. А потом ощутила в своем vestibulim vaginae влажное прикосновение его языка.
   Меня обдало жаром.
   Этого я не ожидала.
   А сын ласкал меня, неумело но старательно.
   Мне было и стыдно и приятно; от моих гениталий, из всей perineum разливалась по телу нежная истома.
   Алеша, конечно, не знал, что и как и в каком порядке нужно раздражать, чтобы довести меня до точки; да я никогда и не испытывала оргазм от орального секса.
   Но в это утро наши отношения не просто перешли на следующий уровень.
   Они перешли в иную категорию.
   Их уже нельзя было назвать мастурбацией.
   Мы: бесстыжая мать и растленный ею сын - занимались хоть и оральным, но все-таки полноценным сексом.
   Более того, гораздо позже, уже в современные времена, когда стала доступной любая литература, я узнала, что случайно занятая нами позиция, когда партнеры сосут гениталии друг друга, обозначена в тысячелетней совокупительной практике человечества как симметричная поза, именуемая столь же симметричным числом "69"...
 
18

   Так прошло еще некоторое время.
   Мы безудержно занимались то мастурбацией, то оральным сексом.
   Я уже давно потеряла надежду на оргазм, но чувствовала нарастающее наслаждение сына - и уже не могла остановиться.
   Мы проделывали с ним всевозможные упражнения.
   Но скоро мне и этого стало не хватать.
   Понимая недопустимость желаний, я испытывала потребность ощутить penis сына внутри себя.
   Все-таки я еще не дошла - не возвысилась или не опустилась - до окончательного акта кровосмешения.
   Потому что знала: в запасе есть еще одно отверстие.
   И хотя не имела подобного опыта, решила испытать этот вариант.
   Движимая одновременно двумя желаниями.
   Скотским: надеждой получить наслаждение.
   И разумным: ожидая, что мой брезгливый чистенький сын отвергнет предложение, а за тем сами собой сойдут на нет наши порочные игры.
   Осуществить этот предпоследний шаг я решилась под Новый год.
   Сама не знаю почему: видимо, ощущала важность задуманного.
   Алеша задержался в школе на новогоднем вечере, и я смогла без суеты как следует подготовиться..
   Вымылась с особой тщательностью.
   Потом очистила кишечник.
   Затем вымылась еще раз и надушилась, сколько могла, единственными доступными в то время духами - "Красной Москвой".
   Наконец сын вернулся.
   Возбужденный от развлечений. И потому особенно жаждущий секса.
   Который стал в последнее время основной составляющей его бытия.
  -- Алеша, - сказала я, когда сын попил чаю и слегка пришел в себя. - Я хочу предложить тебе сегодня нечто особенное. Чего ты еще ни разу не пробовал.
   Я решила умолчать, что сама тоже не пробовала этого ни разу.
   Глаза сына загорелись.
   Мы быстро разделись - точнее, разделся он, поскольку на мне было лишь домашнее платье.
   Расстегивающееся спереди, легко снимающееся, все покрытое неотстирываемыми пятнами Алешиной semen и оттого особенно любимое.
   Мы сели на разложенный диван.
   Я раскрыла плоскую зеленую баночку вазелина и быстро обмазала ему glans penis.
   Я не стала мазать слишком тщательно, боясь перевозбудить сына и привести его к раннему семяизвержению.
   Потом я привстала и тем же вазелином намазала свой anus.
   И наконец, взгромоздясь на диван, раскорячилась на четвереньках.
   Алеша смотрел на меня с интересом, еще не понимая, чего я хочу.
  -- Залезь сюда и встань за мной на коленки, - сказала я.
   Сын послушно пристроился сзади.
   Я наугад поймала его penis, опустила от живота: он стоял у него практические вертикально - и подтащила к себе.
   Сын повиновался.
   Я потянула еще сильнее и, направляя своей рукой, надавила его скользкой от вазелина glans penis на мой столь же скользкий anus.
  -- Теперь придержи свою письку рукой и входи в меня, - обреченно сказала я.
  -- В тебя?...
  -- Да. Я тебе показала, куда.
  -- В попу?!
  -- Да, именно в попу, - спокойно подтвердила я, хотя сама боялась ни разу не испытанных ощущений.
  -- Мам...- сын был в нерешительности. - А разве это... это не...
  -- Это не извращение, - подсказала я. - Когда людям приятно, они могут использовать все что угодно. Это такое же отверстие, как и рот. И не бойся, там ничего нет - я сделала клизму...
   Алеша не очень уверенно надавил.
  -- Сильнее, - сказала я.
   Он нажал посильнее. Я почувствовала, как его остренькая glans пытается преодолеть сопротивление моего sphincter ani externus, и попыталась расслабиться.
  -- Еще сильней. Не бойся. Ты же мужчина, у тебя все получится.
   В момент, когда он преодолел внешнее сопротивление и наконец вошел, я ощутила мгновенную острую боль в области sphincter ani internus и закусила губу, чтобы не вскрикнуть.
   Но боль эта, мелькнув на миг, тут же прошла: penis моего сына оставался слишком тонким, чтобы по-настоящему растянуть мне sphincterae.
  -- Молодец, - похвалила его я. - Теперь вводи до конца.
   Я почувствовала, как внутри моего canalis analis возникает чужое тело, продвигающееся все дальше, почти до самой rectum... То есть, конечно нет - penis моего сына был еще по-мальчишески коротким, а canalis analis имел достаточную длину, и ощущения в области rectum явились иллюзией, рожденной воображением. Потому что вскоре я ощутила мягкое прикосновение его scrotum к своим labia minora pudendi и поняла, что он вошел полностью.
   Мне было одновременно необычно, туго и приятно.
  -- Что чувствуешь? - спросила я, заглянув через плечо.
   Так, будто обращалась не к сыну, засунувшему по указанию свой собственной матери свой penis в ее зад.
  -- Приятно...- хрипло ответил Алеша. - И... необычно как-то.
  -- Хорошо. Теперь двигайся.
  -- Как?
  -- Как обычно. Когда засовываешь письку мне под коленку. Только должно быть приятнее.
   Алеша совершил несколько фрикций. Которые родили во мне странные, ощущения, блуждающие между regio analis и regio urogenitalis - неясные, но приятные.
  -- Возьми меня за попу двумя руками... - сказала я.
   Сын послушно взял меня за те места, где ягодицы переходили в ляжки.
  -- Ты сейчас делаешь то, что взрослые мужчины проделывают со взрослыми женщинами, когда им хочется разнообразия.
  -- А тебе... не больно? - пересохшим горлом спросил сын.
  -- Ни капельки. Не думай ни о чем - вперед !
   Сначала Алеша двигался медленно, потом вошел в раж и стал вбивать свой penis почти яростно. Я поймала его болтающуюся scrotum и притянула к своему clitoris. Мои ощущения возросли. Но я не успела насладиться по-настоящему. Сын втолкнул в меня penis так глубоко, что мне на миг стало больно - и тут же своим растянутым anus я почувствовала толчки, проходящие по его pars spongiosa.
   Он изверг semen.
   В первый раз наконец - в меня.
   Пусть хотя бы и в задницу...
 
19

   Сыну понравилось кончать мне в зад.
   Особенно в позе, которую мы придумали уже на второй раз: приспособившись, он вошел в меня не на четвереньках, а лежа сзади на боку. А я, взяв его руку, положила ее себе на mons pubis и всунула его палец себе в vagina. Сначала Алешина рука просто лежала на мне, но постепенно, когда он разошелся, то принялся чисто инстинктивно сжимать в горсть мои гениталии. Я была близка к вершине, как никогда - но сын, по обыкновению, кончал слишком быстро. Особенно при таком способе, создававшем его penis практически естественные для коитуса условия.
   Несмотря на обоюдное удовольствие, анальным сексом мы занимались нечасто.
   Прежде всего, занятие требовало подготовки: мне нужно было время, чтобы непосредственно перед коитусом очистить нижний отдел кишечника.
   И потом... Помня откровенные рассказы Сергея о том, что не упоминалось в официальной прессе, однако процветало на кораблях, где мужчины месяцами обходились без женщин, я опасалась, как бы частые занятия анальным сексом не развили в Алеше гомосексуальное начало. Пусть даже и активное.
   Кроме того, я смотрела на лицо своего сына.
   Он занимался мастурбацией - поскольку все, кроме анального секса могло именоваться только так - в десять раз более активно, нежели его сверстники.
   Однако прыщи на его лице не проходили.
   И во мне стало закрадываться чисто медицинское подозрение о том, что еще не изучено и не отражено даже в специальной литературе.
   Что для нормального гормонального фона мужчины мало только эякулировать.
   Нужно еще получать женские гормоны в обмен на извергнутые свои.
   То есть Алеша должен впитывать мои вагинальные выделения.
   Он часто сосал мне labia minora pudendi, неизбежно глотая какую-то часть моей смазки.
   Но видимо, этого было недостаточно.
   Наверное, природа устроила так, что восприимчивой к проникновению необходимых женских гормонов оказалась лишь кожа его glans penis. Или даже слизистая, устилающая сам uretra masculina, доступ куда возможен лишь через fossa navicularis urethrae и далее сквозь ostium uretrae externum, по-настоящему раскрывающиеся лишь при коитусе...
   Я не знала, как дать ему свои женские гормоны.
   Возможно стоило попробовать как-то собрать мои вагинальные выделения, а потом обмазать ими его penis?
   Но я не представляла, как это сделать.
   Впрочем, я кривлю душой перед собой.
   Подсознательно, не признаваясь себе и гоня саму мысль, я упорно шла к логической точке наших запрещенных игр.
   К его penis в моем vagina.
   К самому недопустимому из всех возможных явлений природы.
   И в то же время самому желанному мною.
   Я противилась последнему шагу сколько могла.
   Но понимала, что все равно обречена его сделать...

[salehard]

20

   Движимая глупой женской сентиментальностью - и понимая великую важность этого шага - я решила обставить последнюю грань так, чтобы Алеша ее запомнил.
   Хотя он запомнил бы ее и так.
   Но близился март, и я решила ни больше, ни меньше, как подарить ему себя на день рождения.
   Нет, конечно.
   Я сделала ему настоящий подарок. Спросила заранее, что он хочет. Он попросил десять рублей на какие-то книги по физике. Я дала ему эти деньги.
   Потом спросила на всякий случай - может, собрать на день рождения друзей из школы ?
   Хотя знала что у сын никогда не имел друзей, и на той квартире его день рождения отмечался лишь с бабушкой и дедушкой.
   Сын ответил, что у него нет никого, кого бы он хотел пригласить.
   Папа с мамой, разумеется, изъявили желание поздравить внука.
   Это не входило в мои планы, и я их скорректировала. День рождения сына выпал на четверг, поэтому я пригласила родителей на воскресенье, чтобы отметить задним числом.
   А сама готовилась к главному подарку.
   Перед приходом сына из школы помылась с особой тщательностью. Надушилась, подкрасилась и вместо домашнего платья надела красивый импортный халат, в которой иногда любил меня видеть Сергей.
   Когда сын пришел из школы, то по укоренившейся привычке хотел сразу заняться мастурбацией, однако я его мягко остановила. Не объясняя причин. Сын словно что-то почувствовал, и не возражал.
   Мы поужинали, Алеша съел приготовленный мною торт.
  -- А теперь тебя ждет подарок, - торжественно объявила я.
  -- Но ты уже мне подарила десять рублей, - с непониманием возразил он.
  -- Я не о том, - сказала я. - А о гораздо более важном.
   Алеша смотрел на меня, ожидая чего-то сверхъестественного.
  -- Подожди здесь, пока я не позову, - сказала я и ушла в комнату.
   Закрыв дверь, я зажгла лампу на его столе, создавая полумрак.
   Раскрыла диван, застеленный свежей простыней.
   Сбросила халат и легла на спину.
   В какой-то момент меня посетила глупая мысль - а что, если... Если сын не столь сексуален, как мне кажется. И ждет материального подарка - а вовсе не vagina своей безумной матери?
   Но я тут же отогнала ее прочь.
   Я не сомневалась ни в чем.
   Засунув руку между ног, я поняла, что сама готова.
   Мое vagina говорило о том редкими и давно забытыми сокращениями, от которых по всему телу разливалась мучительная истома.
  -- Алеша...- негромко позвала я. - Заходи.
   Сын вошел, робко остановившись у двери.
   Он тысячу раз видел свою мать голой и неоднократно имел ее в задний проход. Но сегодня, видно, что-то смутило его в моей позе.
   Или в моем голосе.
   Или даже в запахе.
  -- Ну, что стоишь, - улыбнулась я. - Раздевайся.
   Сын мгновенно избавился от одежды. Penis его был уже привычно прижат  к животу.
  -- Иди ко мне, - сказала я дрожащим голосом и протянула руки.
   Он забрался на кровать, и встал на колени между моих раздвинутых ног.
  -- Иди ко мне, - повторила я.
  -- Но...
  -- Нет, я не буду переворачиваться. Сегодня ты все получишь по-настоящему, - перебила я сына, ощущая себя так, будто готовлюсь прыгнуть в прорубь.
   И, привстав, потянула его к себе.
   Алеша неуклюже лег на меня. Penis его давил мне на mons pubis.
  -- А сейчас ты станешь мужчиной, - сказала я.
   И приподнявшись, взяла его penis и направила в свое ostium vaginae .
  -- А... дети, как? - с неожиданной серьезностью спросил он.
  -- Не волнуйся ни о чем. Сегодня все можно.
   Прикосновение его glans penis к vestibulim vaginae наполнило меня таким ощущением, что я едва не потеряла сознания.
   Алеша медлил. То ли испугавшись, то ли просто не зная как делать дальше.
  -- Входи, входи же...- прошептала я. - Это гораздо проще, чем в попу.
   Он скользнул в меня естественно и легко.
   Так, словно наши гениталии были давно приспособлены друг к другу и лишь ждали, когда я решусь.
  -- Тебе хорошо? - тихо спросила я, когда ощутила мягкое прикосновение его scrotum к своей perineum.
  -- Даааа...- прохрипел сын.
  -- Действуй... Как мужчина.
   Алеша неумело возился между моих ног. Ощущение маленького penis в моем большом, растянутом родами vagina было странным. Но с первых секунд я ощутила, как внутри поднимается горячая волна, какой я не испытывала ни разу в жизни.
   Возможно, ее родила вопиющая нереальность ситуации:  меня по моему желанию и почти принуждению трахал собственный четырнадцатилетний сын. А возможно...
   Я не успела додумать.
   Потому что Алешино тело напряглось и я догадалась, что он испытывает оргазм. Еще быстрее, нежели при анальном сексе. Я не почувствовала, как в меня изливается semen: vagina этого никогда не ощущает - но поняла это по его лицу и быстрым толчкам, и вздохам внезапного облегчения.
  -- Ты...  кончил? - совершенно по-взрослому спросила я.
  -- Да...- прошептал сын, поняв незнакомое слово.
   Penis его, не опадая, оставался в моем vagina. И ощущения, рожденные первым моментом, продолжали медленно нарастать.
  -- Алешенька... сынок... - горячо шептала я. - Ты только... не вынимай... Не вынимай письку... Оставайся во мне и двигайся, если можешь, очень тебя прошу...
  -- Хорошо, мама, - шептал Алеша, уткнувшись куда-то между моей шеей и плечом.
   И снова начал фрикции.
   Я поняла, что он опять испытывает удовольствие. Потому что penis начал расти, заполняя собой все мое vagina. Или мои стенки разбухли и сжались, охватывая его туго?
   Меня куда-то бросало. С каждым движением сына я поднималась на ступеньку вверх. Вверх... вверх... выше... и выше... и выше... Я перешагнула уровень тягучего удовольствия, которое было привычным с прежними мужчинами - и карабкалась дальше, на горячую, пульсирующую гору, о вершине которой лишь безуспешно мечтала всю жизнь.
   Вдруг диван поднялся подо мною...
   Или это я выгнулась, стремясь ощутить всей кожей лежащее на мне мужское тело своего мальчика сына.
   И потолок, завертевшись в открытых глазах, вдруг приблизился и рухнул на меня, рассыпавшись на мелкие осколки, наполнив тело судорогами и сладостью, которые больше бы было сил терпеть.
  -- Ааа.... Аааа!! Ааааааа!!!!! - ревела я, качаясь на волне впервые испытанного настоящего оргазма.
   Волна нарастала поднимая меня все выше, хотя выше было уже некуда. Сладостная боль пронзила позвоночник, заставляя тело биться в конвульсиях, поскольку оставалось испытывать эту сладость до конца или умереть сразу, не выдержав ее обилия.
   Я, кажется, потеряла сознание.
   Потому что отключилась на миг.
   Точно, отключилась.
   Ведь секунду назад все оставалось почти реальным: крутящийся потолок и качающийся диван, и толчки Алеши внутри меня - и вдруг уплыло, смытое пролившейся откуда-то темнотой.
   Из которой донесся тревожный голос сына.
  -- Мама! Мама!!!! Тебе больно? Тебе плохо ??!!
   Я с великим трудом разлепила веки, которые, оказывается, закрылись сами собой.
  -- Нет... сынок... Мне очень, очень хорошо... Так хорошо, как никогда не было прежде ни с кем, кроме тебя...
   Я не кривила душой. Такого я не испытывала ни разу. И надо же было судьбе посмеяться надо мною так, что истинную радость секса я впервые получила, совратив своего малолетнего сына...
  -- И мне тоже хорошо... Мама... Я так тебя люблю..
  -- И я тебя люблю... Тебе понравился мой подарок?
   Вопрос был излишним поскольку по ощущениям струек, текущих по моей perineum, я поняла, что вместе со мной Алеша кончил еще раз.
  -- Да... Это самый лучший подарок... И я опять хочу тебя.
  -- Так в чем же дело? - томным от расслабления голосом протянула я. - Разве я против?
   В этот вечер Алеша, познав настоящее мужское наслаждение, излил в меня семя с небольшими перерывами шесть раз.
   Чего никогда не случалось у меня со взрослыми мужчинами.
   Он ни разу так и не вышел из меня. Он не успевал выйти - penis вставал, побуждая к действиям. В конце концов внутри меня булькало; я чувствовала себя, как грелка до краев наполненная его semen, и была вне себя от счастья.
   Сама я испытала оргазм всего один раз. Вероятно, большего просто не позволял мой скромный темперамент.
   Но приятные ощущения, один раз достигнувшие предела, не оставляли меня весь вечер.
   После шестого раза Алеша распластался на мне, изнеможенный и обливающийся потом. Сладким мальчишеским потом, от одного запаха которого я опять испытывала желание.
   И сколь ни мал был его penis, мое vagina оказалась натертым до такой степени, что я подозревала завтрашние проблемы с сидячим положением.
   Но то предстояло лишь завтра...
   А сегодня я лежала голая и тоже потная, изнеможенная от секса, принявшая semen своего сына. Преступница, совершившая акт гнусного кровосмесительства - и счастливейшая женщина на земле.
  -- Ох...- прошептала я. - Еще никто никогда не обрабатывал меня так...  как ты...
  -- Самое смешное мама, - обессиленно прошептал Алеша. - Что я все еще тебя хочу.
  -- И я тоже тебя хочу, - впервые призналась я сыну. - Но, наверное, уже больше не могу.
  -- И я, наверное, тоже не смогу, - совершено по-взрослому ответил мой ребенок. - Но... очень хочется.
  -- Давай я возьму в рот, - предложила я, зная свою силу. - Вылезай из меня и сядь ко мне на грудь.
   Маленький penis сына оказался совершенно красным и тоже натертым до предела.
   Я нежно взяла его губами и языком провела по frenulum preputii.
   Алеша содрогнулся. Он был действительно готов к еще одному оргазму.
   Путь к нему занял невероятно много времени. Сегодня мой сын исчерпал себя до дна. Но я была умела, терпелива и ненасытна. И когда наконец scrotum в моих руках напряглась, пуская толчки по стволу, и я ощутила во рту знакомый вкус его semen, ее оказалось очень мало. И она текла жидкая, как вода.
   Но я приняла ее с привычным наслаждением.
   Потом обсосала glans.
   Потом, выпустив penis сына изо рта, нежно поцеловала его губами.
   И сглотнув в последний раз, произнесла фразу, пошлую до невозможности, но необходимую:
  -- Сынок! Я выпила за то, что ты стал мужчиной!
   Умолчав о том, что требовался еще один тост.
   За то, что лишь сегодня я сама по-настоящему стала женщиной.

 
Часть шестая
 
1

   Итак, в возрасте тридцати семи лет я окончательно совратила своего четырнадцатилетнего сына.
   Мы совершили кровосмесительство - именуемое инцестом - и стали жить полностью как муж и жена.
   Надо сказать, что преодоление последней преграды возвело наши отношения на новую ступень не только качественно, но и количественно.
   Алеша перестал сдерживаться в выражении своих желаний.
   И мне уже не приходилось высматривать тайные намеки в его глазах.
   Когда он хотел совершить коитус, то просто говорил:
  -- Мама, я тебя хочу.
   И мы совершали.
   С временем наш секс - теперь уже настоящий секс, полноценное соединение мужчины с женщиной - разнообразился.
   Я показывала сыну разные позы.
   Я не стала сразу учить его контролю над ощущениями, зная, что по крайней мере года три - вот как далеко я смотрела! - он будет удовлетворен мною, и премудрости не потребуются.
   Я обычно испытывала один оргазм. Зато подлинный и глубокий. После которого наступало приятное торможение ощущений. Но в удачные выходные дни, когда мы занимались сексом долго и с большими промежутками, мне порой удавалось испытать вершину дважды. Не подряд, конечно, а обычно утром и вечером. Такое счастье уже выходило за рамки самых сладких надежд.
   Алеша по-прежнему молниеносно возбуждался и очень быстро кончал после входа в vagina. Но он не вытаскивал из меня свой penis и по моей просьбе продолжал движения - он делал с удовольствием для себя, не теряя ко мне интереса после семяизвержения. И обычно сам возбуждался и доходил до оргазма еще раз, практически вместе со мной.
   Вообще Алеша был со мною просто-таки невероятно нежен. Не удовлетворяясь оральным контактом или лаской груди, он целовал все мое тело.
   И шею, и плечи, и ложбинку между грудями, и пупок, и живот, и колени. Мягким движением руки понуждая перевернуться на живот, покрывал поцелуями спину и ляжки, и икры и подколенные впадины. Иногда, раздвинув ягодицы, сладко ласкал языком мой anus. Первое место, куда по-настоящему - давным-давно, как казалось теперь - вошел его penis.
   Как ни странно, никогда не целовались мы с ним только в губы.
   Именно такой поцелуй подсознательно казался нам обоим полностью запретным.
   Даже если его penis находился в моем vagina...
   Привыкнув и осмелев, Алеша стал давать выход своим фантазиям.
   Чего мы только не проделывали с ним в безопасные дни !
   В опасные же занимались оральным сексом или мастурбацией.
   Иногда Алеша, уже нисколечко не таясь, просил меня "позировать".
   Это означало, что я, одевшись в одни лишь черные чулки, ходила по комнате. А он сидел на стуле и мастурбировал. Иногда я ему помогала, иногда в последний момент принимала semen в рот.
   Будучи просто-таки невероятно сексуальным, Алеша не нуждался в коитусе с обязательным участием vagina. Самого моего тела иногда хватало, чтобы дать ему удовольствие.
   Беда заключалась в том, что я сама сильнее всего хотела секса в самые опасные дни.
   Вероятно, так диктовала природа, толкающая самку к совокуплению, когда яйцеклетка находится в половых путях и оплодотворение наиболее вероятно.
   Я смотрела, как он мастурбирует, запустив палец себе в vagina - и умирала от желания ощутить его penis.
   Но я знала, что Алеша во мне дойдет после нескольких фрикций. Он пока не умел сдерживать эякуляцию, а я считала бесчеловечным с моей стороны выталкивать его penis из себя за секунды до того, как польется semen.
   Требовалось иное решение.
   Разумная женщина на моем месте думала бы о другом: как прекратить это безумие.
   А я - превратившись в такого же сексоголика, как четырнадцатилетний сын - перебирала все противозачаточные средства в поисках такого, которое позволило бы совокупляться в любое время сколько угодно и как угодно.
   Это означало полный крах моей морали и неспособность владеть своими чувствами.

[salehard]

2

   Средств в те годы существовало великое множество; как ни странно, по разнообразию выбора даже больше, нежели сейчас.
   Существовали даже полностью забытые теперь из-за ненадежности женские резиновые подпружиненные перегородки, вставлявшиеся в vagina поближе к uterus и даже особые металлические колпачки, надевавшиеся прямо на ostium uteri и наглухо запечатывавшие canalis cervicus. Эти чудовищные устройства, разумеется, приходилось вынимать во время менструации; использовавшие их дважды в месяц подвергались процедуре введения и выведения инородного тела.
   Я выбирала метод эффективный и не требующий регулярных визитов к гинекологу: как любая нормальная женщина, от каждого такого посещения я испытывала стресс.
   Поэтому ни о каких колпачках и вставках даже не думала.
   Также безоговорочно отвергла я и презервативы.
   Я не хотела лишать Алешу удовольствия: резинка сводила ощущения почти к нулю и даже он, молодой, чувствовал бы ущербность такого контакта. К тому же я хотела получать его semen и давать ему свою смазку. Это казалось важнейшей составляющей наших отношений.
   Гормональных контрацептивов было очень мало. Раз в десять меньше, чем в наши дни. И я им не слишком верила. Кроме того, вмешательство в баланс гормонов могло принести мне только вред.
   И я решила вставить спираль.
   Это новейшее - по меркам семидесятых - средство привозилось из-за границы и продавалось тайно самими врачами, не попадая в аптечную сеть.
   Я раздобыла спираль нужного размера.
   И вставлять ее пошла не в женскую консультацию нашей поликлиники, а к очень хорошему гинекологу, рекомендованному одним из бывших сокурсников.
   Отправилась я к нему не только в стремлении скрыть детали своей половой жизни от коллег.
   В нашей консультации работали исключительно женщины.
   А я, будучи во-первых врачом, а во-вторых женщиной, принципиально не любила женщин-врачей. И даже зубы лечить стремилась у мужчин. Тем более не доверяла женщинам-гинекологам.
   Как женщина и как врач я знала, что массово укрепленное представление о мягкой, сострадательной женской натуре - миф, лишенный реальной основы. По натуре женщина гораздо более равнодушна к чужой боли, нежели мужчина. Потому что сама испытывает неизбежную боль всю жизнь: во время месячных, при дефлорации, при родах, боль доставляет даже муж при грубом половом сношении... Женщина привыкла терпеть боль и подсознательно считает, что пациент тоже перетерпит. Иное дело мужчина.
   Любой мужик будет полдня носиться с порезанным пальцем - в то время как истекающая менструальной кровью женщина привычно тащит сумки по дороге с работы.
   Поэтому врачи-мужчины гораздо бережнее обращались с пациентами. Особенно это касалось гинекологов. Я уже давно заметила что женщины-гинекологи обычно относятся к пациенткам как к проституткам, нарочно причиняя им ненужную боль. Втайне завидуя, что пациентку кто-то трахает, а ее - нет.
   Сокурсник направил меня именно к мужчине.
   Я спросила, что тот предпочитает: водку или коньяк - в те времена врачам еще не давали денежных взяток. Мой приятель усмехнулся и ответил, что вообще-то всем напиткам чудо-доктор предпочитает новое vagina, но для меня сойдет в виде исключения коньяк.
   Слова про vagina я посчитала не слишком удачной шуткой.
   Хотя и знала, что как ни странно, все гинекологи ужасные бабники. Ежедневное лицезрение женских гениталий не притупляло - как это следовало ожидать - а только разжигало их сексуальный аппетит.
   Нешуточность сказанного я поняла сразу.
   Толстый, бородатый и добродушный на вид, доктор Стрельников был известным в городе гинекологом и заведовал отделением в одной из больших больниц.
   Он принял меня приветливо - но измерил меня таким взглядом, что я поняла: он предпочел бы совершить коитус прежде, чем меня осмотреть. В целях профилактики, так сказать.
   Правда, на вид ему казалось лет сорок - а я знала, что мужчины такого возраста стремятся найти сексуальных партнерш лет на пятнадцать моложе.
  -- Сколько недель? - спросил он, раздев меня взглядом до без трусов.
  -- Каких... недель? - не поняла я.
  -- Или счет уже на месяцы пошел?
   Я вспомнила, что еще говорил сокурсник: Стрельников - бог абортов.
   Которые к тому времени уже были разрешены официально. Что у него золотые руки и весь разумный Ленинград идет только к нему. Вероятно, он позабыл все, сказанное про меня - и решил, что меня нужно выскоблить.
  -- Я не на аборт пришла, - пояснила я. - А как раз наоборот. Мне надо вставить внутриматочную спираль.
  -- Аа... Так бы сразу и сказали, - протянул врач столь разочарованно, что я поняла: аборты действительно его конек и даже, пожалуй, страсть.
   Он опять смерил меня взглядом с головы до ног, раздев и одев заново, потом сел за стол и принялся заполнять карточку. Не преминув поинтересоваться моей половой жизнью. Причем таким тоном, что я поняла: мой возраст для него не помеха.
  -- Я старая дева, - спокойно ответила я. - А спираль на случай изнасилования.
   После этого он наконец повел меня в смотровую.
   Поскольку это была не поликлиника, а больница, где все ходили в халатах и для раздевания не требовалось времени, то гинекологическое кресло не загораживалось даже ширмой.
   И пока я торопливо расстегивалась, доктор Стрельников за мной наблюдал. Не скрываясь - нагло и в упор. Словно смотрел бесплатный стриптиз.
  -- Ну вы маньяк, доктор, - сказала я, стоя в одном чулке.
   Он довольно усмехнулся. Его не волновало, что мне почти тридцать восемь лет, что я тоже врач и прислана его приятелем. Он хотел меня иметь - как, похоже, любую свою пациентку. И как, вероятно, всех медсестер своего отделения.
   Однако едва он в меня залез, я поняла, что сокурсник не ошибся в рекомендации.
   У этого сексуального маньяка оказались золотые, бесплотные прямо-таки неощутимые руки. Потому что я не почувствовала, как он ввел в меня заранее нагретое зеркало, раздвинул vagina и раскрыл ostium uteri. Даже момент установки спирали, во время которого я боялась хотя бы кратковременной боли, прошел незамеченным.
  -- Все, одевайтесь, - сказал он, когда я еще чего-то еще ожидала.
   В благодарность я показала ему обратный стриптиз очень медленно. С нарочитой неспешностью натянула чулки - поворачиваясь так и сяк, демонстрируя ему то бедра, то пушистый mons pubis, то белую задницу; долго-долго защелкивала застежки пояса. Потом поставила ногу на кушетку, расправляя капрон на ляжке - так, что он наверняка снова увидел мою regio urogenitalis. И лишь в последний момент влезла в трусы. Человека, аккуратно совершившего процедуру, стоило отблагодарить хотя бы визуально.
   Затем мы вернулись в его кабинет. Ведь там остались мои сумочка и плащ.
  -- Может, вечерком прикончим это вместе ? - все-таки спросил он, кивнув на мою бутылку.
  -- Нет, спасибо, - я покачала головой. - Я же старая дева. И сексом не занимаюсь. Тем более с малознакомыми мужчинами.
   Стрельников засмеялся, а потом вдруг его игривость разом сошла, и он превратился в настоящего, умного и серьезного врача.
  -- Должен сказать вам...- он заглянул в карточку. - Должен сказать вам, Тамара Павловна, что ваши половые органы не соответствуют возрасту.
  -- В смысле?
  -- Вы сказали, что вам тридцать восемь лет.
  -- Без малого.
  -- Это неважно. Тридцать пять, тридцать восемь, сорок - одно и то же. Ваши половые органы находятся в состоянии двадцатипятилетней женщины.
   Я молчала, ожидая продолжения.
  -- Я говорю совершенно серьезно. Скажите мне - вы ведете регулярную половую жизнь?
  -- Да, - почему-то честно ответила я, поняв, что он спрашивает не в шутку.
  -- Как часто?
  -- Каждый день.
  -- Каждый день?!
  -- Да.
  -- У вас, наверное, темпераментный муж или любовник?
  -- Молодой, - просто сказала я.
  -- Понятно. Сколько лет?
  -- Восемнадцать, - я соврала, максимально возможно приблизившись к возрасту своего сына.
  -- Надо же... Ну вы молодец, - Стрельников уважительно посмотрел на меня. - Извините, что я вас подробно спрашиваю. Не праздный интерес. Просто я пишу диссертацию по проблеме женского климакса и путям его отдаления. И пытаюсь доказать, что регулярная половая жизнь есть лучшее спасение. Эта тема, Тамара Павловна, как ни странно, в нашей гинекологии совершенно не затронута... Впрочем, в нашей гинекологии не затронуто почти ничего, - горько усмехнулся он.
  -- Это верно, - согласилась я. - А сексологии у нас просто нет.
  -- Поэтому прошу вас, ответьте еще на несколько вопросов.
  -- Хорошо.
  -- Вы испытываете оргазм при половом сношении?
  -- Да.
  -- Как часто?
  -- Один раз. Но ежедневно.
   Врач записывал в отдельную толстую тетрадку.
  -- А ваш... ваш партнер?
  -- Мой партнер...- я улыбнулась, изо всех сил стараясь не покраснеть. - Мой партнер обычно испытывает несколько оргазмов за то время, что мы занимаемся сексом.
  -- И вы, насколько я догадываюсь, не пользуетесь презервативами или прерванным коитусом?
  -- Нет. Иначе зачем бы мне спираль.
  -- Вот, - врач удовлетворенно кивнул. - Значит вы ежедневно получаете положительные эмоции. И дополнительно еще несколько порций спермы. Все это способствует тому, что вы находитесь в прекрасном состоянии.
  -- Спасибо, - улыбнулась я.
  -- Я правду говорю. Поверьте мне... Не у всех восемнадцатилетних видишь то, чем порадовали меня вы...
   Поблагодарив врача, я поспешила на работу.
   Я шла в странном состоянии.
   Я была преступницей.  Стареющей стервой, совратившей собственного сына. А врач сказал, что мои гениталии - а значит, и весь мой организм - находятся в молодом состоянии... Неужели это все произошло благодаря тому, что я несколько месяцев ежедневно совокупляюсь с сыном и получаю его semen?
   Вообще-то я и раньше думала о таких вещах. Но услышанные из уст специалиста, выводы меня поразили.
 
3

   Спираль, означавшая возможность заниматься безудержным сексом в любое время, снимала последние ограничения.
   Словно желая нам угодить, правительство ввело второй выходной день - субботу. Правда, поликлиника продолжала работать, но интенсивность нагрузок упала. И я стала свободнее, у меня оставалось больше сил.
   Которые можно было пустить на главное:  секс с Алешей.
   Да. Именно так.
   Это можно считать постыдным, недостойным человека, бездуховным и животным.
   Это точно являлось преступным.
   Но это оказалось фактом.
   Смыслом нашей с Алешей жизни сделались занятия сексом.
   В любое время, когда хотелось кому-то из нас...
   Позже, в девяностые годы, я стала читать книги по сексологии.
   И узнала, что у женщин встречается сексуально-психическое расстройство, именуемое бешенством uteri. То есть состояние когда она готова испытывать оргазм за оргазмом без способности насытиться и ощутить торможение.
   У меня ничего даже отдаленно подобного не наблюдалось. Темперамент мой, умеренный от природы, не сильнее стал.
   И сама я обычно испытывала всего один оргазм в день.
   Причем обычно не с первого захода Алеши.
   Он кончал по-мальчишески быстро, не успев возбудить меня до нужной степени.
   Но сын совершенно не походил на мужчин, с которыми я имела дело прежде.
   Я поняла, что максимальное - именно человеческое, то есть не чисто физиологическое, а отчасти сознательное ! - удовольствие от секса ему приносило наблюдение за моим оргазмом. Сам он мог эякулировать сколько угодно раз, но если я оставалась неудовлетворенной, его радость оставалась неполной.
   Penis его не опадал даже сразу после эякуляции. Правда, он вообще оставался пока маленьким и тонким. И я думаю, размеры играли минимальную роль в моем насыщении. Ведь все равно он давил своим radix penis на мою glans clitoridis. Но больше всего я возбуждалась от мысли о том, что он находится во мне.
   И даже после оргазма я оставалась готовой к бесконечному продолжению, если того хотелось сыну.
   Я не уставала от его упражнений. И каждый коитус доставлял мне наслаждение - тоже скорее психологическое, нежели основанное на простом раздражении гениталий.
 
4

   Мы занимались сексом ежедневно.
   А выходные превратились в праздники.
   Приняв душ и тщательно умывшись, я надевала домашнее платье без трусов.
   Потому что знала: сын может захотеть меня в любую секунду.
   Я могла стоять и готовить обед - он подходил с тыла, тихо задирал платье, раздвигал мой зад. И вводил penis снизу вверх. Держась за мои ягодицы - поскольку грудь находилась над горячей плитой - он совершал фрикции, кончал и осторожно выходил из меня. Я плотно сжимала ноги, потом затыкала ostium vaginae ватой. Я стремилась как можно дольше держать в себе semen, поскольку физически ощущала, что это приносит пользу.
   Бывало и наоборот.
   Сын сидел с книгой. И случайно взглянув на него, я вдруг начинала испытывать теплое томление между ног.
   Я подходила и расстегивала ему штаны. Иногда брала его penis в рот, но обычно моего прикосновения хватало для мгновенной эрекции.
   Расставив бедра, я осторожно насаживалась на сына. Я не опускалась к нему на колени, боясь придавить. Пружиня на своих достаточно длинных ногах, скользила вверх-вниз по его penis, пока не вызывала оргазм.
   После чего опять затыкала себя ваткой и шла делать дела.
   Сама я доходила до оргазма только в самой примитивной позе: лежа на спине с разведенными ногами.
   А когда становилось достаточно тепло, по выходным мы ходили дома голыми.
   И занимались сексом с утра до вечера в любом месте и в любой момент, где нас заставало желание.
 
 
5

   Неполноценными теперь оставались лишь дни моей менструации.
   То есть это было не так: мы мастурбировали. Или я сосала Алешин penis.
   До тех пор, пока он не сказал, что не боится крови. Что наоборот, мысль об окровавленном penis его как-то по-особенному возбуждает.
   Я поразилась суждениям своего сына, но решила проконсультироваться с гинекологом.
   И съездила к сексуально озабоченному Стрельникову.
   Он спросил, как мои дела, как поживает молодой любовник, и так далее. Опять предложил заняться сексом и опять спокойно принял отказ.
   На мой вопрос об опасности половых сношений во время менструации доктор почесал бороду, после чего задумчиво проговорил:
  -- Видите ли, уважаемая и желанная Тамара Павловна...
   На этот раз он сразу вспомнил, как меня зовут.
  -- Это спорный вопрос. Но лично я считаю, что принятая точка зрения об
   опасности занесения инфекции в половые пути по время коитуса при менструации, когда раскрыт зев матки, сильно преувеличена. Если заниматься сексом с партнером, который болен гонореей или еще чем-нибудь, то это опасно в любом случае. А если нет... Ваш любовник, кстати - есть ли у него партнерши, кроме вас?
  -- Нет, - сказала я правду. - И более того, я его первая женщина.
  -- В этом я и не сомневался... Так вот - если так, то никакой опасности для вас нет. На этот счет имеются некоторые любопытные данные. Известно, что стоящие на низшей ступени развития племена свободны от условностей и сношаются, прошу прощения, как хорьки, в любое время, когда приспичит. Так вот, результаты независимых выборочных исследований, произведенные врачами ЮНЕСКО среди дикарских женщин, показали, что процент заболеваний женской половой сферы у них не выше, чем у европейцев. А в общем даже ниже. Так что на мой взгляд - если вам... и ему хочется - занимайтесь сексом хоть круглыми сутками.
   После этого у нас не осталось ни одного запретного дня.
   Алеша со сладким ужасом вынимал из моего vagina измазанный кровью penis.
   А я ощутила, что коитусы во время менструации способствуют более быстрому истечению крови - и в общем приносят пользу даже мне.
 
6

   Вспоминая эти годы сейчас, я поражаюсь, что не уставала от секса.
   Что наши с сыном тела не надоедали друг другу.
   И всегда стремились к сближению.
   Наши отношения с Алешей были сильнее, чище и свежее, чем между любовниками или законными супругами.
   Любовников мне всегда приходилось кормить. Необходимость думать об этом раздражала и мешала даже в постели.
   Алеша же являлся моим ребенком, которого я была просто обязана кормить, а также одевать и вообще обихаживать. Это естественное положение дел ничему не мешало.
   Так же, вероятно, и Алеша спокойно мыл посуду и чинил электропроводку. Ведь в своем доме он считался хозяином.
   Даже с мужем - я имею в виду Сергея - нас мучили совместные бытовые неурядицы, которые порой затуманивали радость секса и отвлекали от него.
   С Алешей мы находились на разных позициях.
   У нас не имелось общих проблем.
   Каждый делал свое дело, не пытаясь переложить на другого.
   И секс не омрачался ни чем.
   Надо сказать, что жизнь в самом деле нас не обижала.
   При моей маленькой врачебной зарплате нам хватало денег на еду. На Алешину одежду я постепенно тратила то, что оставил мне Сергей.
   Но сын отличался крайней непритязательностью. Его не интересовало ниечго: ни модная одежда, ни аудиотехника, ни прочие дорогие игрушки, которые другие дети требовали от родителей.
   Алеша обходился одной игрушкой: моим телом. Ведь в соединении с его плотью оно давало удовольствие, которое нельзя ни купить, ни испытать поодиночке.
 

[salehard]

7

   Свой неуемный секс мы постоянно обогащали новыми играми.
   О, каких только игр мы не выдумывали...
   Запомнилась одна, в некоторой мере учебная - помогавшая сыну овладеть главным качеством мужчины: сдерживать наступление оргазма.
   Она не казалась сложной.
   Я садилась на диван. Подняв к подбородку колени и раздвинув ноги так, чтобы раскрыть rima pudendi.
   Алеша устраивался напротив меня. Держась обычно за мои ляжки: быстро становясь мужчиной, он уже умел возбуждаться любым участком моего тела.
   Крепко взяв рукой за radix, я брала его эрегированный penis и водила кончиком по своим гениталиям. Раздвигала labia minora pudendi, касалась glans clitoridis, временами проходила мимо vestibulim vaginae - но внутрь не запускала.
   Эта игра доставляла мне невероятное наслаждение. Glans penis Алеши, твердая, как камень, неожиданно вызывала ощущение чего-то нежного.
   Мы оба истекали смазкой, мои кожные складки становились скользкими и влажными.
   Penis сына надувался. Я крепко сжимала radix - блокируя не только pars spongiosa, но зажимая сам ductus ejaculatorius, зная.
   Когда я чувствовала, что терпение сына на исходе, я на несколько секунд отводила его penis от себя, сжав еще крепче - и ощущала пальцами, что готовая брызнуть semen приостанавливается.
   Переждав немного, я снова продолжала.
   Так длилось до тех пор, пока Алеша не стонал:
  -- Мам, все... Больше не могу...
   Или я сама чувствовала, что давление semen чрезмерно и если не дать ей
   выхода, то я просто собью ему оргазм.
   Тогда я молниеносно направляла glans в мое набухшее, изнывшее ostium vaginae. Алеша приподнимался - если успевал - и вталкивал penis на всю глубину.
   И практически тут же изливал semen.
   После нескольких минут дразнящего томления многажды почти достигнутый, но несколько раз задержанный, его оргазм оказывался столь сильным, что сын едва не терял сознания от разрывающего его наслаждения.
   Закончив свои конвульсии, он крепко обнимал меня. И я притягивала его к себе, обхватив его худенькую мальчишескую спину.
   И мы сидели так, ощущая медленно протекание горячей semen между нашими соединенными гениталиями.
   Любящие друг друга мать и сын - сцепленные порочной связью.
 
8

   Алеша отдавался игрищам без задних мыслей.
   А я временами продолжала испытывать угрызения совести по поводу растления и кровосмесительства.
   Потом, уже в наше время, я пыталась выяснить вопрос в историческом разрезе.
   Читала книги по сексологии и сексопатологии, истории и мифы.
   Не обошла, разумеется, знаменитую "Лолиту". Но поняла, что у нас совершенно иной случай. Взрослый мужчина, разрывающий крошечную vagina девочки ради своего удовольствия - и взрослая женщина, подставившая свою огромную дыру под маленький penis сына, испытывающая один свой оргазм на десять его... Это оказывалось несопоставимым.
   Почитав еще всякие книги, я пришла к выводу, что склонность к инцесту заложена в самой человеческой природе. Мать - первая женщина, увиденная сыном вообще. И если она не чудовище, вызывающее ненависть, то мальчик желает именно ее. И даже подсознательно ищет жену, обладающую визуальным сходством.
   Я нашла в истории массу примеров - начиная от древнегреческого царя Эдипа - где сыновья вольно или невольно совершали инцест и даже женились на своих матерях. В старые времена, когда никого не удивляло исчезновение младенцев и появление их уже во взрослом состоянии, вообще все перемешалось и кровосмешение прослеживалось с трудом. Лишь нынешняя задокументированная цивилизация поставила все на свои места.
   А читая самые последние книги по теории секса, я узнала довольно горький вывод. Каждый пол имеет свои промежутки сексуальности, когда половая функция наиболее важна и доставляет организму максимальное удовольствие без траты излишней энергии.
   Это интервалы принципиально не совпадают.
   Потому что для мужчин лучшие годы заключены между пятнадцатью и двадцатью пятью годами.
   А у женщин сексуальный расцвет длится с тридцати до шестидесяти.
   То есть при существующей системе европейского брака, когда жена моложе мужа или в крайности является его ровесницей, совмещение благоприятных интервалов невозможно.
   Вот и получается уродливый сдвиг.
   Молодые мужчины до одурения трахаются с грязными девками и старыми ненасытными шлюхами. Потому что в момент женитьбы их законные жены к сексу практически равнодушны. Зато когда загорается женщина, у мужа пропадает эрекция. И она вынуждена искать молодых любовников. Или озабоченных вроде гинеколога Стрельникова.
   Сам менталитет нашей культуры лишил человека радости истинного секса.
   А мы неестественно, порочно и насильственно - но все-таки свели наши интервалы.
   Я сделала сына мужчиной на год раньше официально признанного начала. И совместными усилиями мы растянули этот срок до бесконечности.
   Потому что сейчас мне придется написать то, чего я сама не ожидала, начиная запретную игру.
   И чего, конечно, не ожидает читатель, если таковой имеется при моих записках.
   Сами того не заметив, мы прожили с сыном как муж и жена не много ни мало, как двадцать три года.
 
9

   Да, почти четверть века - сколько не проживают иные супруги.
   Сын стал мужчиной в четырнадцать лет. И жил со мной до тридцати семи, пока я наконец не вынудила его жениться.
   Да, именно я настойчиво хотела этого.
   Я знала психологию матерей-одиночек - к которым причисляла и себя. Видя в сыне единственного мужчину - пусть и не имея сексуальной близости с ним - они полжизни удерживают его при себе, злобно отвергая всех избранниц и не позволяя жениться.
   Мой вариант оказывался принципиально иным.
   Я растлила Алешу не в стремлении полностью подчинить себе.
   Я пожалела его и пошла на безумный шаг, чтобы внести в его жизнь удовольствие.
   И лишь случайно получилось, что он оказался единственным в моей жизни мужчиной, с кем я оказалась способной на оргазм сама.
   Как только Алеше исполнилось восемнадцать я стала внушать ему мысль, что секс с мамой это хорошо - то есть вовсе не хорошо, просто так сложилось... - но он должен смотреть на ровесниц.
   Алеша в тому времени стал красивым мальчиком. Вовремя устраненные половой жизнью, без следа исчезли прыщи. А занимаясь полноценным сексом с четырнадцати лет, он налился мужской уверенностью, какой не было в его ровесниках.
   Он признавался, что девчонки сами пристают к нему, но они ему безразличны, поскольку ему не нужен никто, кроме меня.
   Я говорила, что это неправильно. Что сегодня нам хорошо, но я его мама и, в конце концов, умру гораздо раньше. И он должен найти себе девушку для пары - в ответ он только смеялся. А когда я слишком настаивала, то просто поднимал на мне платье и сдергивал трусы.
   И мы продолжали.
   На последних курсах его института мне изредка мне все-таки удавалось настоять.
   Я заставляла Алешу привести домой девушку, которой он нравился. Разумеется, не забывая мер, чтобы она невзначай не забеременела.
   И уходила в такие ночи на Декабристов.
   Я ни капельки не ревновала сына к девчонке, с чьим телом он упражнялся. Потому что знала: лучше меня все равно не найдется.
   Так оно и получалось.
   После возвращения Алеша набрасывался на меня с особой жадностью.
   Повторяя, что ни одна ровесница не стоит моего ногтя ни по умению, ни по опыту, ни по желанию доставить ему удовольствие.
 
10

   Стоит признаться, что и я сама пыталась разорвать свою привязанность к сыну.
   Когда Алеша уехал на лето в свой первый стройотряд - в СССР процветало стройотрядовское движение - я пыталась найти себе любовников.
   Сначала совратила мальчишку-интерна, пришедшего к нам после пятого курса мединститута. Это не доставило труда, пацан визжал от моей ловкости. Зато я не ощутила ничего.
   Потом, решив испытать иную крайность, позвонила гинекологу Стрельникову - лишь слегка постаревшему и ничуть не изменившему привычек - и предложила заняться сексом.
   И приехала с коньяком на его ночное дежурство в отделение.
   Со Стрельниковым получилось хуже. Оказалось что бравый гинеколог испытывает нешуточные проблемы с эрекцией, и мне пришлось потрудиться, приводя его penis в рабочее состояние.
   Потом он оприходовал меня на диване в углу кабинета.
   Отерев пот и выпив коньяку, Стрельников признался, что страдает много лет. И потому может совершать коитус лишь каждый раз с новой женщиной. Вторично на ту же самую партнершу у него эрекции не возникает.
   Когда я спросила про его отношения с женой, Стрельников горестно отмахнулся.
   Мне захотелось доказать, что я не такая, как прочие. И довольно легко заставила его захотеть меня еще раз.
   Чему он и сам удивился.
   Я уже наполовину оделась.
   Развалившись на его диване, я играла своей голой грудью, растравляя его еще больше. И смеялась над ним, возившимся между моих ног.
   Спьяну великий гинеколог пытался воткнуть неожиданно вставший penis в мое ostium vaginae прямо через колготки - времена изменились, и чулок уже не носил никто, кроме проституток. Дав ему несколько попыток, я смилостивилась и опустила капрон. Я продолжала смеяться и дальше, глядя, как он пыхтит - поскольку сама не испытывала ничего. Меняя партнерш десятками, предусмотрительный Стрельников пользовался презервативами, а я к ним не привыкла и резина лишала меня всякого удовольствия.
   После того, как он с трудом кончил еще раз и даже сходил в душевую кабину, я решила его доконать. Сама не зная для чего - то ли желая шокировать своей развратностью, то ли в стремлении продемонстрировать свою исключительность, я схватила его обмякший, ни на что не годный и в общем довольно маленький penis и засунула себе в рот.
   Стрельников был изумлен, но я не давала опомниться. Работая комплексно сразу и с glans и с radix и с его невероятно огромной scrotum, в которой переваливались надувшиеся testes разного размера, я вымучила из него еще один оргазм.
   В третий раз, он ревел, как бык. Я надеялась, что двери кабинета достаточно толсты, чтобы не выпустить наружу крик. Впрочем, у него был сделан тамбур, какой встречается лишь у больших начальников - вероятно, специально для этих целей.
   Semen его оказалась очень жидкой и настолько противной - не имевшей ничего общего со сладкой жидкостью моего сына - что едва он опустошился, я сразу побежала в душ, сдерживая позывы к рвоте. И долго отплевывалась и выполаскивала остатки.
   Для мня обе этих попытки показали полную бессмысленность самих намерений.
   Ни с одним из новых мужчин я не сумела испытать оргазма, который играючи дарил мне Алеша.
   И больше я не экспериментировала.

[salehard]

11

   Годы прошли так незаметно, что я оглянуться не успела, как сын перевалил мой возраст, в котором я его совратила.
   Моряка из него не вышло. Возможно, если бы оставался жив Сергей, то он сманил бы-таки пасынка на свою дорогу... Впрочем, если бы Сергей не умер внезапно и слишком рано... то вся моя жизнь имела бы совершенно иной итог.
   А так Алеша рос, имея в общем техническую наклонность характера, но совершенно безразличным к чему-то конкретному.
   Поступил в политехнический институт, сделался простым инженером, потом устроился на работу в один из многочисленных НИИ.
   И с началом развала СССР держался там до последнего.
   Алеша не стал ни ученым, ни администратором, ни новым русским. С этой точки зрения можно считать, что свою жизнь он потратил зря.
   Как и я отказалась в свое время от должности заместителя главного врача по поликлинике. Минимальные обязанности отняли бы у меня время, которое я отдавала сексу с Алешей.
   Сын не делал карьеру по той же причине.
   Другие лихорадочно карабкались по служебной лестнице, делали деньги, звания, славу... - а сын просто не испытывал в этом потребности.
   Он трахался со мной и был счастлив до мозга костей.
   И ощущал полнейшую адекватность бытия.
   Которую другие покупали за карьеру, деньги, звания, славу - а он получил просто так.
   Мы ни разу в жизни не задали друг другу прямого вопроса: а чем, собственно, мы занимаемся и можно ли считаться людьми, продолжая делать это.
   Алеша рос; в какой-то момент я стала бояться, что он прозреет. Поймет, насколько преступна и противоестественна наша половая связь. И откажется жить со мною; я же настолько привыкла испытывать оргазм со своим сыном, что прекращение отношений означало конец всей моей жизни. И, заранее готовясь, я продумала вариант ответа.
   Я решила, что в крайнем случае навру, будто у нас с Виталием не было детей и мы взяли Алешу из детского дома. То есть между нами не существует кровной связи, запрещающей половые сношения... В своем стремлении к удовольствиям я превзошла самые гнусные варианты, испытав внутреннюю готовность отказаться от рожденного собою сына.
   Но и повзрослев, Алеша не задал мне ни единого вопроса. Он продолжал вести себя так, будто сожительство матери и сына испокон веков являлось обыденным явлением.
   Скорее всего, он так и не прочувствовал меня своей матерью, а себя моим сыном. Ведь детство он провел без меня у родителей, а едва забрав его к себе, я сделалась его любовницей. Не дав ему времени осознать, что я не просто отдаленно родная тетка, а мать, которая должна занимать совершенно иное место в сознании.
   Вероятно, это и послужило причиной легкости наших отношений.
   Позже, постарев и поумнев, я как раз и поняла, что не только я, но и он прожил счастливую легкую жизнь.
   Поскольку ничто: ни уверенность, ни власть, ни слава - не сравнимо с главной природной радостью: сексом.
   Можно стать сколь угодно богатым и успешным, но потерять эрекцию и испытывать потребность в возбуждающих таблетках для каждого коитуса, который все равно окажется неполноценным.
   А можно не иметь ниечго - но совокупляться и быть счастливым.
   Потому что каждый оргазм прибавляет минимум год жизни.
   Поскольку секс составляет главный источник жизненных сил организма.
   Только настоящий свободный секс ради секса. Лишенный опасности деторождения: если бы чудодейственная спираль не помогла и я залетела от собственного сына, мне пришлось бы идти на аборт к гениальному доктору Стрельникову. И неизвестно, как потом обернулась бы жизнь.
   Только секс - взаимное проникновение гениталий, и ласки без конца и растворение одной сущности в другой.
   Но все это я поняла лишь в преклонном возрасте.
   А тогда мы просто жили с Алешей в свое удовольствие
   Совокупляясь ежедневно и сколько нам хотелось.
   Мы даже отдыхать ездили всего однажды: день без секса представлялся вычеркнутыми из жизни, а мне лишь раз предоставили путевку в санаторий с ребенком.
   Ехать же в частный сектор я просто боялась, зная, что соседи догадаются о наших занятиях.
   Ведь в секунды оргазма я кричала дико и самозабвенно, и лишь стены нашего мощного добротного дома позволяли быть уверенным, что крик не выйдет за пределы квартиры.
   Так мы и прожили нашу жизнь.
 
12

   Позже, слегка абстрагировавшись от себя и все больше размышляя над судьбой сына, я приходила к странным выводам. Да, я растлила его и совершила гнусный акт кровосмесительства. Но...
   Но лучше ли вышло бы для моего сына, если бы он вел стандартную для сверстников жизнь ?
   Если бы он женился лет в двадцать пять на первой попавшейся девке. Помаялся бы некоторое время, ощущая психофизиологическую несовместимость брака. А потом начал бы таскаться по всяческим любовницам - трахался опасливо, украдкой, на нечистых чужих простынях в квартирах друзей. Или вовсе на заднем сиденье машины в каких-нибудь пригородных кустах. И после каждой таскался бы в кожвендиспансер, лечась то от трихомонад, то от уреоплазмы, то еще от чего-нибудь.
   Впрочем, невероятная привязанность Алеши к одному лишь моему телу не могла считаться нормальным явлением. Видно, даже в сексе сын родился однолюбом и на его счастье - теперь я уже точно называла это счастьем, а не несчастьем - первой его женщиной оказалась я.
   Я, конечно, могу рассуждать подобным образом сколько угодно, оправдывая и обеляя себя.
   Но женитьба Алеши в общем подтвердила мои высказывания.
 
13

   Женился он в тридцать семь лет.
   Точнее, был вынужден это сделать.
   Стремясь устроить семейную жизнь сына, я буквально подкладывала под него всех дочерей своих знакомых.
   Он оставался недоволен каждой.
   Не пришел в восторг и от своей жены.
   Но вышло так, что эта девушка - точнее, засидевшаяся в девицах женщина тридцати с лишним лет - оказалась невероятно дремучей и перепутала свои сроки. Или имела неустойчивый цикл. Так или иначе, она случайно забеременела, хотя Алеша не собирался иметь детей.
   Он наконец согласился жениться.
   Мы сыграли свадьбу - довольно пристойную, поскольку беременность обнаружилась на сроке двух недель, и невеста оставалась стройной.
   К тем годам уже умерли мама с папой, и молодые поселились на улице Декабристов, куда я в свое время прописала Алешу.
   Я могла еще раньше совершить съезд и выменять нам двухкомнатную квартиру где-нибудь на окраине - но я сознательно этого не делала, не желая полностью привязывать сына жилплощадью.
   Я предлагала Алеше с женой и будущим ребенком остаться в этой квартире, а самой ехать в коммуналку.
   Сын отказался наотрез, сказав, что не хочет, чтобы тут что-то менялось, здесь все должно быть неизменным.
   И я понимала, что он имеет в виду.
   Наутро после свадьбы, оставив счастливую от внезапного брака жену наводить порядок в новом жилище, он приехал ко мне. И мы полдня занимались безумным, ошеломительным сексом, какого не испытывали со времен Алешиной юности.
   Так и установилось.
   Алеша приезжал ко мне очень часто. Хотя всегда ненадолго. Иногда на часок или того меньше. Но нам хватало времени. Я неизменно испытывала оргазм. И у него не возникало проблем, несмотря на возраст, приближающийся к сорока. Когда импотенция начинает косить мужчин десятками.
   Потом у них родилась дочь, следом дом на Декабристов ушел под капитальный ремонт, и Алеше выделили двухкомнатную квартиру на правом берегу Невы.
   А я осталась доживать на Васильевском.
   Где каждая стена дышала памятью о нашем преступном пороке...
   Где и стены, и ковер, и залатанная обивка дивана хранили не устраняемые пятна Алешиной semen...
 
* * *
 
   Сейчас мне семьдесят один год. Хотя на вид никто не дает больше сорока пяти. И у меня лишь пару лет назад прекратились менструации.
   Как не выглядит на свои годы и сорокавосьмилетний сын.
   Он работает заместителем директора в какой-то большой фирме. Крутится день и ночь, содержа дом и готовясь к грядущей учебе дочери.
   С женой они живут неплохо.
   Точнее, сохраняют дружеские отношения.
   Поскольку его жене уже много лет не до секса, да и у него на нее, как он сам выразился, давно не встает. И вообще проблема с потенцией заставляет Алешу пренебрегать даже многочисленными юными сотрудницами, которым нравится моложавый добрый мужчина.
   Я знаю все это потому, что сын посещает меня два-три раза в неделю.
   При виде меня проблемы уходят из его головы.
   И соскучившись по моему, почти не постаревшему телу, он нежно овладевает мною прямо в прихожей.
   Потом берет меня на руки и несет на наш знаменитый диван.
   Где с еще большей нежностью раздевает и укладывает в любимую позу.
   После чего доводит до оргазма.
   И уезжает дальше.
   У него свой автомобиль, он постоянно мотается по служебным делам. И если бы не выпадало обстоятельств, когда он вынужден сидеть в офисе, он навещал бы меня ежедневно.
   Зато временами Алеша уезжает в дальние командировки. И всегда выкраивает лишний день. Который проводит со мной. Не просто один день - сутки беспрерывного секса, как в старые добрые юношеские годы...
   Я давно на пенсии, хотя меня не хотели отпускать: начальство долго не верило, что год рождения указан в паспорте без ошибки.
   Но я ушла.
   С единственной целью.
   Зная непредсказуемый характер работы сына, я хотела иметь возможность быть дома в любое удобное для него время.
   Потому что до сих пор мы оба не мыслим жизни без секса друг с другом.
   Чтобы не возникало накладок, сын подарил мне мобильный телефон. И предупреждает о приезде, если я нахожусь в магазине или на прогулке.
   Иногда он подбирает меня где-нибудь и мы едет домой.
   При этом он свободной от вождения рукой гладит, как подросток, мое круглое колено.
   И я вижу, что из-под его брюк нечто уверенно выпирает.
   Я заканчиваю эти записки, то и дело поглядывая на часы.
   Ведь нынче четверг.
   А в последний раз Алеша заглядывал в понедельник.
   Сегодня он приедет наверняка.
   Иначе какое чувство заставило меня с утра достать из шкафа старый, но страшно любимый домашний халат ?
   И не надевать под него трусы... 
 

[exeltom]

Большое спасибо
Если есть, выкладывайте еще, пжлст)